Маргарита Хемлин - Дознаватель

Но она, конечно, не так меня поняла.

А я не железный.

На вопрос Светланы, люблю ли я ее после этого, я честно ответил, что не люблю. Но уважаю как женщину и человека, который просто запутался.

Светка спросила мое мнение, обманет ли ее Полина с женихом.

Я заверил, что обязательно обманет. А до этого Светке еще придется на Полину поработать. Не первая Светка такая у Полины и не последняя.

На вопрос Светки, что я Полине сделал, что она под меня копает, я промолчал.

Задание Светке дал следующее: контакты с Полиной прекратить по-хорошему, сказать, что сама себе нашла жениха и не нуждается больше в ее услугах, и что никаких блузок ей не надо. А что Светка раньше сделала — в том она призналась лично мне, и я ее простил без дальнейшего хода по начальству.

Я также заверил Светку, что Полина заткнется. Ей скандалы ни к чему. Она насквозь в брехне. Сама запуталась и боится, что брехня в любом тонком месте обвалится и ее первую придавит.

Дома первым делом написал письмо Любочке. Вложил в него всю теплоту, которая во мне была. В конце сделал специальную приписку, чтоб она не пускала Ёську купаться голого, потому что дети будут обсмеивать его. В селе так: что видят, с того и гогочут. Правилами не интересуются. И предрассудками чужими тоже. А нашему хлопчику не надо, чтоб был лишний смех в его адрес. Еще натерпится.

Потом подумал.

Подумалось вот что. Светка теперь будет тихая. Опасности от нее никакой. В этом я был уверен.

Но Лаевская! Прямо завзятая шпионка с сетью. И цепляет за самое чувствительное — за любовь. Евку зацепила. Светку.

В голове у меня стукало кувалдой: «И Любочку мою, и Любочку зацепила!» Но такая мысль меня б убила целиком, и я ее отогнал.

Я — человек. И должен был жить. Ради своей семьи.

Таким образом я назначил себе передышку от Лаевской и всех, кто с ней.

Прошло несколько дней. Я окончательно пришел в свое нормальное состояние уверенности.

Действия Лаевской я уже расценивал как злостное хулиганство и ничего больше. Бабские штучки. Пшик. Если я не буду поддаваться на ее выходки, ей надоест меня травить.

На службе дела шли хорошо, даже успешно.

Я спокойно сидел и разбирал рабочие бумажки.

И только меня позвали к телефону, почувствовал, передышка закончилась.

Звонила Евка. Сказала, чтоб я имел в виду про ее свадьбу. Мне приглашение от Хробака. Будет Свириденко, еще много начальства со стороны жениха. Что самостоятельно она б меня не позвала, но Хробак распорядился, чтоб она обеспечила мою явку. Праздновать будут в доме Евки. То есть Лилии Воробейчик.

Сначала решил не ходить. Но потом оперативный опыт перевесил: надо.

А пока на повестке дня у меня стоял Штадлер. Зачем-то Лаевская наказала Светке разыграть спектакль. Даже делала упор в своей брехне на то, что именно явился Штадлер, а она при нем как сопровождающая инвалида.

Шел к Штадлеру с улыбкой. Вот шкандыбаю к немому. Чтоб спросить про Зуселя, который теперь тоже бессловесный.

Штадлер встретил меня грустно. Сразу принялся за писанину.

Я читал за ним каждую букву. А он их от быстрого волнения сильно пропускал и путал местами.

Изложил, что его долго выспрашивала Лаевская про меня. Но он ничего не сказал. А каким манером ей стало известно, что он со мной слишком хорошо знаком? А таким, что ей рассказывал покойный Гутин, как она заверила Штадлера.

На мой вопрос, куда Штадлер пошел после того, как я его отправил от себя в вечер прихода Зуселя, Штадлер написал, что домой и что других мыслей у него тогда и быть не могло.

Штадлер, когда писал, часто слюнил химический карандаш, и на лице у него образовались следы. В частности, на губах и на лбу, потому что он то рот мусолил кулаком, то лоб тер.

Я сказал, что только недавно видел Зуселя и что Зусель просил передать привет. И напомнил про деньги.

При упоминании денег Штадлер заволновался, членораздельно замычал и замахал руками, показывая отрицание.

Я прямо, но мягко спросил, зачем Зусель тащил с собой гроши? Может, хотел мне хабар дать?

Штадлер ничего не написал. Но плечами не пожал и руками не развел. Даже головой не помотал.

С чего я сделал вывод: обманывает и скрывает.

Тогда я перешел на другие ноты.

Сгреб его писанину, скинул на пол и растер сапогом.

Показал пальцем вниз для наглядности:

— Это твоя писанина. Пока. А можешь и ты сам так лежать. И тебя сапогом будут растирать в муку. Где деньги?

Штадлер не пошевелился. Карандаш оттолкнул — он как раз подкатился ему под локоть. Я карандаш поймал и нацелил прямо в глаз Штадлеру. Карандаш не сильно острый. Но Штадлер — опытный с органами. Знал, чем может дело кончиться.

— Ну, Вениамин Яковлевич?

Штадлер смотрел на обслюнявленный грифель, как на страшного врага. Вроде в руках у меня пистолет.

Смотрел-смотрел и вдруг опустил голову, руки свободно свесил вдоль спинки стула. Откинулся назад. А ноги вытянул. Даже нахально вытянул. Чуть-чуть шаркнул меня по сапогам.

И так замер.

Я крикнул, чтоб он вел себя как человек, а не как рецидивист-отказник на допросе.

Штадлер встал, вытянул руки по швам. Задрал подбородок и засмеялся. И смеялся долго. И пялился мне в глаза. И плевался синими слюнями.

А я и не такое видел.

Собрал бумажки с пола, сунул в планшетку. Не торопился, застегнул на все пряжечки.

И сказал на прощание:

— Спасибо, гражданин Штадлер. Что надо — вы сообщили органам в моем лице. И поплевались хорошо, от души. За всю свою жизнь отплевались. А только чем вы плевали? Какими слюнями? А теми слюнями, которыми карандашик свой доносный мочили, чтоб яснее мне видно было. Противно на вас смотреть.

Штадлер на мои слова что-то замычал, но негромко. Я не слушал.

Все, что мне от него надо было, все было у меня.

А было у меня вот что.

Первое. Штадлер за мной не следил, как я тащил мнимо покойного Зуселя.

Второе. Лаевская как-то связана с Гутиным.

Третье. Гроши у Зуселя все-таки были. И они куда-то задевались. И Штадлер знает, куда и для чего Зусель эти несчастные деньги тащил за собой в Чернигов. И главное, знает, что у меня их нету. Если б он думал, что гроши у меня, он бы не так себя проявил. Он бы всячески показал, что это не его дело — знать про деньги. А он, наоборот, не сильно глубоко скрывал, что знает. А не выдает своих познаний в этом вопросе из принципа. И плевался он для показа принципа.

И вот итог.

Гроши у Зуселя были такие, что касаются не только его, но и еще кого-то. То есть если понятно выразиться — общак. Не воровской, но на какое-то общее дело. А Зусель вроде казначея или сборщика.

И тут я зацепился за слово — «сборщик». И вспомнил, как мне Евсей рассказывал про Зуселя. Ходит по людям, надоедает с разговорами и пропагандой.