Роман Трахтенберг - Рома едет в Кремль

Наш с Шуриком приезд пришелся как раз на утро перед матчем. Мы со вкусом пообедали, отогнали казиношный «Ситроен» на ближайшую автопомойку, взяв у моего приятеля «Мерседес» S 500, более соответствующий моему высокому статусу, и поехали смотреть город. Я включил радио. По «Маяку» всегда узнаваемый питерский футбольный комментатор Геннадий Орлов рассказывал о подготовке команд и болельщиков к игре: «Эстонские болельщики, как считает большинство, самые спокойные и неторопливые болельщики в мире. Поэтому правоохранительные органы особых волнений по поводу их прибытия в Питер не испытывают. Но, сами знаете, северные народы — потомки викингов, так что ожидать от эстонцев можно всего, чего угодно».

Шурик, как настоящий естествоиспытатель, жаждал посетить, правда, не футбол, а Кунсткамеру, Петропавловку и закрытый для широкой публики музей пыточного искусства при следственном изоляторе «Кресты».

Вообще-то говорят, что попасть в «Кресты» легко, а вот выйти оттуда — трудно. Тем не менее мне пришлось подключить довольно серьезные связи для того, чтобы мой новый соратник зашел внутрь и смог удовлетворить свой профессиональный интерес. Я оставил его на пару часиков, дабы он совершил поучительную экскурсию по камерам и спецпомещениям главной питерской тюрьмы, а сам отправился на встречу с моим другом Алексеичем на Каменный остров. Кстати, он сообщил мне о планирующемся общении весьма необычным образом. Когда мы с Шуриком обедали в ресторане «Летучий голландец» и уже готовились уходить, из-за соседнего стола поднялась симпатичная, хотя и не очень трезвая молодая особа, которая подошла ко мне со стаканом виски в одной руке и картонным прямоугольником, напоминавшим визитную карточку, в другой. Поставив виски на наш стол и даже расплескав его, она протянула мне карточку и попросила автограф. На карточке, к моему удивлению, был портрет Алексеича. Я, как правило, расписываюсь только на своих фотографиях, книгах, программках, компакт-дисках, но тут, глядя в прелестные голубые глаза, не мог отказать. Расписался, отдал карточку ей и спрашиваю: «А вы знаете, чей это портрет?» — «Конечно ваш, Рома!» Затем забрала свой стакан, снова расплескав виски, и удалилась. Я глядел на лужицу янтарного напитка, который почему-то не впитывался в скатерть. И вдруг лужица стала вести себя подобно жидкому металлу, принимая то форму кляксы, то правильного круга. А потом из нее стала вытягиваться тонкая желтая нить, которая постепенно, как будто кто-то писал невидимым пером, превращалась в надпись: «Каменный остров, резиденция К-2, через час. Алексеич».

Я толкнул Шурика в бок:

— Смотри, видишь, что на столе написано?

— Львович! Ты перегрелся, что ли? Хотя вроде и не жарко. Ну, разлила пьяная девка виски, — со всеми может случиться.

Я еще раз посмотрел на скатерть перед собой. Надпись исчезла! А лужица потихоньку впиталась в скатерть, оставив на ней чуть заметное пятно. Прошло секунд десять, и пятно тоже исчезло.

— Ну что, видел теперь-то, а, Шурик?

— Странные у них тут скатерти какие-то. Следов не остается. Надо у халдея спросить насчет этого. Эй, милый, подойди-ка сюда!

К нашему столу поспешил официант, который все это время стоял неподалеку и наблюдал весь процесс разливания-высыхания с начала и до конца.

— А что, молодой человек, — спросил его я, — какие-то у вас скатерти волшебные: следов на них не остается, да и на ощупь они сухие через минуту…

— Заметили, Роман Львович? У нас нынче они первый день, только вчера из Голландии привезли. Говорят, эти скатерти вообще стирать-гладить не надо. Все впитывается и высыхает мгновенно. Наши пробовали их и маслом, и соусом — бесполезняк! Через минуту снова белая, аж противно. И никто не знает, куда вся грязь девается. В инструкции сказано только, что их на ночь нужно на свежем воздухе вывешивать.

Ответ официанта полностью удовлетворил мое любопытство. Но именно трюк с надписью на скатерти уверил меня в том, что на встречу меня приглашает именно Алексеич, а не какой-нибудь Вася Пупкин. А в том, что надпись была, я не сомневался. Иначе откуда я знал бы адрес?

Проехав по улице с названием Березовая аллея, я остановился у закрытых ворот, рядом с которыми висела табличка с номером. Посигналил, ворота открылись, и я въехал на территорию. Подъезд к двухэтажному, но довольно массивному и высокому строению был выполнен в виде круга с клумбой в середине, чтобы водители приезжающих машин могли высадить своих явно непростых пассажиров и уехать. Поскольку я был один, то бросил «Мерседес» прямо напротив входа и поднялся по ступенькам к стеклянным дверям, которые вели в здание. Скорее всего, оно было построено в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов и служило гостевой резиденцией для приезжавших в Питер руководителей братских компартий, министров или партийных деятелей уровня секретарей ЦК. Я вошел внутрь и оказался в огромном холле. Планировка меня несколько удивила. Над центральной частью холла, метрах в десяти был потолок, а на уровне примерно метров шести его окружали внутренние балконы, на которые выходили помещения второго этажа. Наверх вели две лестницы. Внизу же, по всей видимости, были столовая, что-то типа кинозала и несколько помещений, неведомого мне назначения.

Исследовать архитектуру времен застоя мне пришлось недолго. Одна из неприметных дверец открылась, и оттуда показалась могучая фигура Алексеича. Мы поздоровались с ним, как старые друзья, и уселись в удобных креслах.

— Не желаете ли, Роман Львович, выпить чего-нибудь? — Алексеич взглянул на меня и дважды щелкнул пальцами.

Из-за стеклянных дверей столовой появился официант в черном смокинге, который как будто стоял и ждал команды. На подносе, который он нес, красовалась бутылка «Фэймос Трахтенберга», хрустальная ваза со льдом и хрустальный же стакан. В не менее хрустальной селедочнице подрагивало что-то заливное. Официант открыл бутылку, налил мне граммов семьдесят и спросил:

— Как всегда, четыре кубика льда? Так, Роман Львович?

— Нет, пять! — Мне хоть чем-то хотелось уязвить этих всезнаек, которых использовал Алексеич. Хотя на самом деле я предпочел бы, как обычно, четыре кубика…

— Да вы не волнуйтесь, Роман Львович, — сказал Алексеич, — чудес тут никаких нет, просто этот официант дважды обслуживал вас, один раз на приеме у питерского мэра Валентины Матвиенко, а другой — во время приезда Пола Маккартни, когда вы выпивали с ним после закрытого концерта в первый день визита. А привычки уважаемых людей он запоминает очень хорошо, такая вот у него профессиональная особенность. Так что можете не изменять себе и выложить пятый кубик. Вот тут около вазочки специально для этого ложечка есть и блюдечко, куда его можно положить.