Захар Прилепин - Восьмёрка

Короче говоря, оставалась одна Ларка.

Придя домой, Новиков не включил свет в прихожей и, когда мать вышла ему навстречу, сразу присел, якобы затем чтоб расшнуровать ботинки — в то время, как до сегодняшнего дня вылезал из них, наступая носком на пятку.

— Что-то вы быстро, — сказала мать. — С лёгким паром!

— Ага, — ответил он снизу. — Пойду к себе, отдохну.

— Ты чего без света-то, — сказала мать, но когда она щёлкнула включателем, он уже спешил к своей двери и не обернулся.

«А если меня посадят?» — спросил он себя на ночь тысячу раз, совершенно парализованный этой мыслью.

Новиков спал без снов, но очнулся, словно вынырнул, — громко схватил воздух, как собака хватает подброшенный кусок.

Вся голова была сырая, грудь со свалявшимися волосами, живот влажный, и ноги — ледяные.

Мать тихо и едва-едва приоткрыла дверь — он терпеть не мог этой её привычки. Но мать, кажется, действительно не могла даже предположить в повзрослевшем ребёнке желание, скажем, рассмотреть при дневном свете какой-нибудь свой орган.

— Ты что? — спросила она.

— Что? — спросил он быстро и провёл рукой по лицу.

— Как будто кричал, — сказала она нерешительно.

— Нет, — сказал он и снова потрогал лицо.

— Ты что ж так опух-то, — сказала мать, открыв, наконец, дверь.

Он быстро повернулся на бок, лицом к стене, и так же быстро ответил:

— Пива вчера много выпили. Напарились, потом много выпили.

— Да? — сказала мать. — От тебя и не пахло, когда пришёл.

— Выпарилось всё, — упрямо повторил он.

Мать молча стояла в дверях.

— Посплю ещё, — Новиков хотел это строго произнести, но получилось, что попросил.

Услышав, как щёлкнул язычок замка, привычным движеньем хотел было дотянуться до телефона, но ему словно плеснули в лицо тёплой и густой водой, причём попала она не на кожу, а куда-то сразу внутрь черепной коробки. Новикова едва не вырвало.

Он упал обратно на кровать и пролежал так с полминуты, громыхая сердцем. Сквозь этот грохот возвращались зрение и слух — слух донёс, что мать так и не отошла от дверей: он не помнил звука её шагов.

— Мам, уйди, — громко попросил Новиков.

Помедлив, мать, наконец, пошла. Вскоре на кухне включилась вода. Вода лилась беспрерывно и ровно — мать стояла возле крана, ничего не делая.

На этот раз куда медленнее Новиков протянул руку к рубашке, лежавшей на стуле, — там был мобильный.

— Ох ты, сколько времени, — удивился Новиков.

Он проспал с восьми вечера до десяти утра.

Один пропущенный от Ларки.

Новиков поймал себя на мысли, что ждёт увидеть эсэмэску от Лёши. И чтоб эта эсэмэска была какого-то удивительного, радостного содержания: что всё, например, выяснилось, и…

И всё исправится, и всё забудется, и вообще это оказалось глупым недоразумением.

Новиков поскорее набрал Лёшку.

Лёшка не отвечал пять, десять, пятнадцать секунд.

Новиков был готов поклясться, что Лёшка видит звонок. Телефон у него, да, на вибросигнале, но он видит, видит.

Это всегда так обидно — когда звонишь, а тебе не отвечают. Никогда не поверишь ведь, что человек просто отключил звук и ушёл в другую комнату смотреть телевизор на полной громкости.

Новиков и сам, когда не отвечал, чувствовал себя жуликом, даже руки потели. Сидел, смотрел на телефон и был истово уверен, что звонящему про него всё известно. Никогда не выдерживал и всё-таки хватал трубку. На том конце как раз отключались в эту секунду. После чего Новиков минут пять ещё ходил как оплёванный.

Лёшка взял трубку — по голосу было слышно, что подбежал откуда-то.

— Але, Новиков, привет, я в душе был, — скороговоркой вполне себе бодрым голосом сказал Лёшка. — Приходи скорей, я тут кое-что придумал.

Новиков готов был захохотать — настолько легко стало оттого, что Лёшка бодро и уверенно говорит с ним.

— Да! — ответил он коротко, отключился, посидел три секунды, ударил кулаком правой о ладонь левой и бросился одеваться.

— Тебе ведь тоже предъявляли убийство? — спросил Лёшка, разливая чай.

Новиков кивнул.

— Якобы мы, — продолжил Лёшка, — убили кого-то позавчера около одиннадцати вечера в переулке. Так?

— Так, — глухо согласился Новиков.

— Ты помнишь, где ты был позавчера? — спросил Лёшка, грея руки о кружку с чаем.

— Помню, вчера вечером вспомнил. У Ларки. А потом возвращался на такси. Ну, как на такси — какой-то хач подвозил.

— Машину помнишь?

— А я не отличаю их. «Жигули» какие-то.

— Ну, какие? «Копейка», «шестёрка», «семерка»?

— Да откуда я знаю.

— Ладно, это разберёмся. Уже хорошо. А я вообще дома был — мало того, в районе одиннадцати вечера сосед, выйдя покурить, захлопнул свою дверь — и я ему, короче, помогал. Часов до двенадцати. То есть у меня точное алиби — и у тебя тоже почти всё в порядке.

— Почти всё, — усомнился Новиков.

— Ничего-ничего, — перебил его Лёшка. — Тебя наверняка кто-нибудь из Ларкиных соседей видел… Ты сигареты не покупал по дороге в ларьке?

— Покупал! — вдруг вспомнил Новиков. — У дома!

— Во сколько? — спросил Лёшка.

— Ну, когда приехал, — ответил Новиков. — Наверное, около двенадцати уже.

— Не, это поздно, — сказал Лёшка. — Скажут, что решил покурить. После кровавых злодеяний.

— Тьфу на тебя, что ты несёшь, — обозлился Новиков.

— Думай дальше, — сказал Лёшка. — Что там у тебя ещё было. Цветы Ларке покупал?

— Нет.

— А чего покупал?

— Ничего не покупал.

Новиков немного подумал.

— У меня был секс с Ларкой, — сказал он шёпотом.

— Поздравляю, — сказал Лёшка. — Нормально всё прошло?

— Прекрати, — попросил Новиков. — Она не предохраняется, — объяснил он.

— И? — поинтересовался Лёшка.

— Я не знаю, может, есть способ проверить? Ну, по жидкости.

— Проверить? По жидкости? — засмеялся Лёшка. — Она что, так и лежит там на диване, не шевелясь?

— Блин, Лёша, что с тобой творится? — почти закричал Новиков, сам при этом не без некоторого уважения осознавая, что видит перед собой совсем другого Лёшку: собравшегося, сильного, по-хорошему раздражённого.

«Так, наверное, в войну из преподавателей грамматики получаются отличные командиры», — решил Новиков.

Потом вдруг вспомнил, как Лёшка звал адвоката, — и сразу чуть разуверился в своих мыслях.

— Не злись, — всё ещё улыбаясь, сказал Лёшка. — Просто тут надо… Наверняка. То, что у Ларки был, — уже хорошо. Она не жена, не родственник — вполне пойдёт как свидетель. Так что у нас у обоих алиби. Нас можно поздравить!

Новиков тряхнул головой и понял: но ведь правда — у них алиби, и никто их уже не посадит. И таксиста он найдёт обязательно. И Ларка поможет. И соседи, возможно, видели его из окна. О, как же это здорово.

— Может, вина? — предложил Новиков. — У тебя есть вино? А то я сбегаю.