Сесилия Ахерн - Девушка в зеркале

Когда сержант Джонс помог ей забраться в машину и они отъехали от дома, инспектор повернулась к нему и сказала:

— Мы должны немедленно запросить постановление на обыск.

— Уже звоню. — Сержант вынул телефон.

Инспектор Барри поморщилась и схватилась за живот.

— Что, пора? — встревожился он и прервал вызов. — Сумка у тебя с собой?

— Ребенок пинается, трус ты этакий! — сердито ответила она. — Звони насчет постановления.

На дворе опять неистовствовала буря. В доме было холодно, электричество отключилось. Герман, напуганный тем, что произошло, что еще произойдет, и тем, во что он превратился, забился в кровать с футболкой Эмбер и молил Бога, чтобы этот ужас кончился, чтобы она вернулась. Пусть полиция убедится, что он не трогал ее, даже не помышлял. Он обожает ее и ценит, он просто запутался, забыл, в каком мире живет. Пусть они приедут завтра — а они точно приедут — и увидят, что все в порядке, что все их вещи на месте и Эмбер вернулась. Внезапно в голову Герману пришла одна идея. Он никогда не бывал в кабинете ночью, пока печатался роман. Может быть, ему удастся уговорить их — кто бы они ни были — вернуть ему жену, а о деньгах он даже не просит. Ветер выл, и хлопали двери.

Он отпер дверь спальни и стал подниматься по лестнице в кабинет.

Герману показалось, что в такт его шагам стучит печатная машинка: тук-тук-тук. Он обмер и остановился. Тук-тук-тук. Там кто-то есть. Чувствуя, как засквозило из всех щелей, он поежился от страха и холода. Очутившись на площадке, он увидел, что дверь приоткрыта, и толкнул ее, но дверь с грохотом захлопнулась. Он в ужасе отпрыгнул и закричал:

— Кто там? Кто ты?

Ему не ответили, только машинка продолжала печатать: тук-тук-тук.

— Я хочу тебя видеть! — крикнул Герман.

Машинка работала все быстрее и быстрее.

Герман снова попробовал открыть дверь — задул жуткий ветер, будто окно в кабинете оставили нараспашку. Он изо всех сил толкал дверь, сражаясь с ветром, но тот пока побеждал. Герману была видна только часть капитанского стула. Еще усилие — и он увидел бы того, кто сидит на его месте. Он нажал изо всех сил — ради Эмбер, ради любви к отцу, — и дверь поддалась. Герман увидел пустой стул и на столе печатную машинку, клавиши которой опускались сами по себе: тук-тук-тук. Он вошел, и стук внезапно достиг такой силы, что он вынужден был закрыть уши руками. Все печатные машинки на полках вдруг заработали, клавиши заскакали вверх-вниз с бешеной скоростью, шум стал невыносимым.

Снова налетел ужасный порыв ветра, и Германа пронзил холод, но не такой, что пробирает до костей, а тот, что вымораживает самую душу. Герман почувствовал удар по голове, чьи-то пальцы схватили его за горло, оплели лицо, тело, все крепче и крепче, так что ни вздохнуть, ни пошевелиться. Дверь позади захлопнулась, и он рухнул на пол.

На следующее утро инспектор Барри и сержант Джонс снова ехали в поместье Бернса. Инспектор Барри сжимала в руке постановление. Их сопровождали два полицейских наряда на патрульных машинах, дабы охранять их и оказывать помощь при обыске.

Когда вдали показался дом, инспектор Барри вздохнула.

— Рожаешь? — покосился на нее сержант. — Только не надо опять в машине, ладно?

— Тебе же потом дали новую, — огрызнулась она.

Он обиженно надулся.

— Ах, эти богачи, Макс, — снова вздохнула она.

— А что такое?

— Меня почему-то к ним так и тянет.

— А меня нет.

— Наверное, потому что они непритягательные люди.

Максвелл закатил глаза.

— Считается, что раз у них есть все, то и притягательностью они не обделены. Но это не так, что меня и беспокоит. Впрочем, если бы у меня была куча денег, я бы ни о чем не беспокоилась. — Она потерла живот. — И они не знают цены своему богатству.

— Ну не все они такие, — возразил Максвелл. — Вот у меня дядька богатый, но добрый.

— Он хорошие подарки дарит на Рождество?

— В этом году подарил мне айпад.

На инспектора Барри это произвело впечатление.

— Значит, я ошибаюсь. Надеюсь, мы ее не найдем, и ее муж прав в своих подозрениях.

— Ты ведь не поверила ни единому его слову.

— Нет, конечно. Мне просто хочется, чтобы она убежала. Надеюсь, она отправилась далеко в теплые страны и занимается любовью с каким-нибудь красавцем, своим ровесником.

Максвелл улыбнулся:

— Кто бы сомневался! Тебе обязательно нужен счастливый конец.

— Жаль только, что я в них не верю. — Она поморщилась и неловко заерзала на сиденье.

Когда инспектор Барри и сержант Джонс позвонили, им никто не открыл. Недолго думая, они велели полицейским, сопровождавшим их, выломать дверь. Они ожидали найти в доме Германа Бэнкса, но дом был абсолютно пуст. Единственным свидетельством того, что здесь когда-то жили Герман и Эмбер Бэнкс, служила рукопись, лежавшая на столе в кабинете. «Искупитель» Германа Бэнкса — его первый и единственный роман, предшествовавший трагическому исчезновению автора и его жены.

Эдвин Грей держал в руке окровавленный нож. Кровь была на одежде, капала на землю, он шел, оставляя кровавый след, который отметил его путь из переулка до самого дома. Он шел домой средь бела дня, и женщины, увидев его, в ужасе вскрикивали, а мужчины оттесняли их в сторону, давая ему дорогу. Он был счастлив как никогда. Он был всесилен, он был мужчина, отец, защитник и — странным образом — искупитель. Эбигейл открыла ему дверь и остолбенела, увидев его лицо и окровавленную одежду. Его мать и дочь ждали Эдвина в гостиной. Мать с улыбкой смотрела на него:

— Это и вправду мой сын.

— Твой сын? — удивилась Маргарет, глядя на бабушку.

— И твой отец. Он совершил ужасный поступок и был наказан, но он вернулся, чтобы спасти тебя.

— Это тот самый человек, о котором ты мне говорила?

Старая женщина медленно кивнула, и Маргарет обернулась к нему с благодарностью и страхом, застывшими в больших голубых глазах.

— Благодарю тебя, отец. Эдвин упал на колени, она бросилась к нему, и они обнялись.

А потом за ним пришли.

Июль 1992-го

— Бабэлла! Бабэлла, это я! — нетерпеливо колотила в дверь Лила.

Она скакала на одной ножке, и белый хлопковый гольф щекотно сползал от коленки вниз. На лодыжке он унялся и осел, обессилев, точно поддатый пожарный, с трудом соскользнувший по столбу. Она поправила трусы, а то попа их совсем зажевала, смахнула с влажных губ легкую прядку прилипших волос и снова принялась колотить в дверь, хотя костяшки пальцев уже покраснели.