Ребекка Маккаи - Запретное чтение

— Ах ты бедняжка! — воскликнула мама. — Вы оба должны остаться на ночь. У нас есть диван и надувной матрас.

Когда они убрали из-под ног сумки, мама дала нам кучу одеял и надула матрас с помощью фена.

— Где мы его положим? — спросила она.

— Конечно в библиотеке, — сказал Иэн. — Обожаю спать в библиотеках.

Я наблюдала через коридор, как мама стелет ему постель, укладывая подушки и расправляя простыни, а еще она достала откуда-то из шкафа одного из моих старых плюшевых медведей. Отец хлопнул меня, а заодно и Иэна по спине и спросил:

— Как насчет пивка?

Иэн выглядел до смерти перепуганным.

— Нет, спасибо, — ответил он. — Я в порядке.

Он взглянул на меня, чтобы удостовериться, что поступил правильно, и я еле удержалась, чтобы не рассмеяться. Этот ответ он наверняка выучил на школьном собрании, где им объясняли, как отвечать на навязчивые приглашения товарищей.

— Ты в порядке? — весело улыбаясь, переспросил отец. — Спасибо зарядке?

— Не обращай на него внимания, — подбодрила я Иэна.

Отец налил себе стакан пива, после чего уселся на диван и указал мальчику на стул.

— Садись-ка вот сюда, — сказал он. — Сейчас я покажу тебе такое, что ты глазам своим не поверишь.

Иэн сел на стул, вероятно вздохнув с облегчением, что разговор не дошел до той стадии, когда ему бы предложили выкурить косяк.

Отец откинул с лысеющей головы тонкую прядь волос, прикрывавшую плешь, и продемонстрировал Иэну свой лоб.

— Посмотри повнимательнее, так, чтобы свет хорошо падал, и скажи мне, что ты видишь.

Иэн нагнулся поближе.

— Вы что, упали? — спросил он.

Отец пришел в восторг.

— Нет! Я таким родился! Две шишки, по одной на каждой стороне!

Он потрогал сначала одну, потом другую, а после этого повернулся ко мне:

— А теперь ты покажи свои.

Я неохотно убрала со лба волосы — обычно я скрываю шишки под ними. Не то чтобы они прямо ужасно торчали, но примерно один раз из двадцати, когда я откидываю челку, кто-нибудь спрашивает, где это я так ударилась головой.

— Рога! — объявил отец. — Ты когда-нибудь слышал о таком французском композиторе — Дебюсси?

Иэн кивнул, как будто и в самом деле слышал.

— У Дебюсси тоже такое было — два рога на лбу. А это значит, что рога — признак гениальности. Ведь там освобождается дополнительное пространство для мозга!

Иэн захлопал в ладоши — так ему понравились наши рога.

— Просто отпад! — сказал он.

— Отпад! — повторил отец, не сдерживая смеха. — Люси, слыхала, у тебя, оказывается, отпадный отец!

Тут отец, конечно, пустился в рассказ о великом роде Гулькиновых, и я, запрокинув голову на спинку кресла, прикрыла глаза. Какое это было облегчение — после трех дней дороги наконец передать кому-то другому обязанность поддерживать разговор с Иэном. Я пыталась привести мысли в порядок и расслабиться, но, конечно, это было невозможно.

В голове у меня беспрерывно прокручивалась немая кинопленка о мистере и миссис Дрейк. Сейчас у них в гостиной наверняка сидит священник. Может, это даже сам пастор Боб. Или трое усердных сотрудников сыскной полиции. Мне хотелось верить, что я беспокоюсь о родителях Иэна больше, чем о себе самой. Но если бы это было так, я бы развернула машину, доставила мальчика к их двери и покорно ждала последствий, которые неминуемо обрушились бы мне на голову. Рога у нас на головах не лгали. Мы с отцом были похожи: помахивали одинаковыми разветвленными хвостами и воровали все, что плохо лежит. Дьявол думает только о себе.

Но нет. Больше всего я тревожилась за Иэна. Иначе разве стала бы я ради него отказываться от всего, что было у меня в жизни?

— Так вот, — донесся до меня голос отца. — Я расскажу тебе о шоколадной фабрике.

Иэн выпрямился на стуле и кивнул — усталости как не бывало. Более интригующего начала для поклонника Роальда Даля и придумать было нельзя. Я слышала эту историю много раз, и с годами она видоизменялась, превращаясь из правдивого повествования о подростковом бунте сначала в рассказ в духе позднего Маркеса, а потом и вовсе в ключевое событие российской истории двадцатого века.

— Когда я был маленьким, — начал отец, — Россия называлась СССР. Ты об этом слыхал?

Иэн кивнул.

— Это была очень суровая, очень унылая страна. И у нас не было хорошего шоколада. А шоколад — главная любовь моей жизни.

— И вот результат: теперь у него диабет! — крикнула мама из библиотеки.

— Вместо шоколада у нас были такие светло-коричневые плитки со вкусом мела. Их можно было держать в руках хоть пять часов подряд, и они все равно не таяли. Но когда мне было семнадцать, моему дяде как-то позволили съездить в Швейцарию, и он тайком привез мне оттуда прекрасного настоящего шоколада. Он был совершенно черного цвета и пах лесом. Куда там вашим шоколадным батончикам! Ты ведь тоже любишь шоколад?

Вместо ответа Иэн быстро-быстро задышал, как щенок, почуявший угощение.

— Тогда ты понимаешь, о чем я. Я съел весь шоколад один, ни с кем не поделившись, но в красках рассказал о нем друзьям. Мне никто не поверил! Тогда я решил, что стану продавать всему городу настоящий шоколад. Но знаешь, в чем была проблема?

Иэн помотал головой.

— В СССР нельзя было открыть собственный бизнес! Это нужно было делать тайно. Тогда я отправился к своему другу Сергею, он мог достать на черном рынке любую вещь, включая шоколад. Джазовые пластинки тоже были только у него.

— Что такое черный рынок?

— Черный рынок — это когда люди продают друг другу разные вещи тайно, потому что это незаконно.

— Вещи вроде наркотиков? — уточнил Иэн.

— Нет, вроде джазовых пластинок. Ладно, не важно. В общем, мы с Сергеем устроили в подвале моего дома шоколадную фабрику. Мы сообразили, что выгоднее покупать большие плитки, поэтому стали доставать настоящие шоколадные кирпичи размером с энциклопедический словарь. Мы завозили их в подвал на тележке, брали молоток и деревянный колышек и раскалывали шоколадную плиту на кусочки, а потом разводили огонь и расплавляли все в шоколадный суп.

Иэн в восторге погладил себя по животу.

— Потом мы разливали суп в формочки, которые сделал Сергей, и у нас выходило двести пятьдесят шоколадок размером с палец.

Отец продемонстрировал Иэну свой скрюченный указательный палец и продолжал:

— Должен тебе признаться, идея это была не лучшая. После того как шоколад вот так переплавляешь, он седеет, но все равно наши шоколадки были вкуснее, чем то, что продавали в нашей стране. Мы заворачивали их в обертки, на которых было написано «Шоколадная компания, Ленинград». Мы жили не в Ленинграде, такая надпись нам была нужна для конспирации. И вот мы стали продавать шоколад другим мальчишкам. Девчонкам мы не доверяли. Какие-то ребята давали нам за шоколад деньги, а некоторые обменивали на другие вещи, например на туалетную бумагу.