Ирина Кудесова - Там, где хочешь

Это длилось недели две, потом брат-фотограф объявил: каникулы кончились, теперь по выходным тут будет обретаться его сын — не в браке рожденный, но признанный, а это значит, что Марине следует освободить помещение. Угол-то ей выделен в шестиметровой детской, и это не тот случай, когда в тесноте, да не в обиде.

В тот раз отвез ее на Елисейские, сам домой поехал, читать: на одном биологическом форуме выложили книженцию любопытную про хамелеонов. Позвонил ей через день, вечером. Все думал, может, не стоит — мало ли где она. И с кем. Оказалось — нет, дома язык зубрит. Решил не дергать. Спустя три дня снова набрал — предложил встретиться. Она в слезы ударилась. Странный народ женщины.

Потом учеба началась, и не только у нее — вернулись с каникул лицеисты-двоечники, которые с биологией не в ладах. Частные уроки — работенка не напряжная, это не с указкой у доски стоять. Отстоял свое: гражданство французское получил, сразу из лицея и уволился. Теперь хоть всю жизнь учи маленьких дебилов и налоги не плати с этого: в Казахстан не вышлют, баста. Пять лет назад в парижский лицей занесло от безнадеги — не просчитал, когда увольнялся из «Систюд натюр», что за биологом, к тому же черепашником, работа не погонится. Сколько раз жалел, что из Бордо уехал! Да ладно, надоело с начальником препираться и рулить по лесным ухабам до лаборатории.

Несколько раз привозил Клелию к себе, но ей по утрам в школу, из-под Парижа не наездишься. Вообще-то, с ней хорошо, могла бы и почаще оставаться.

Потом позвонила вся в расстроенных чувствах: фотограф дал от ворот поворот. Спросила, можно ли перекантоваться в черепашьем царстве. Ответил, что тортилы согласны.

Не очень-то и хотелось туда ехать, в этот Нуази-лё-Сек. Выглянула у Корто в окно — ахнула: вот тебе и Франция… Высотки как в Новочебоксарске, серые такие. Вышли — возле дома с десяток африканцев в штанах мешком, в темных очках рэп слушают. Корто перехватил взгляд, усмехнулся: «Да эти смирные. А вот на соседней улице наркоту продают, знаю, в каком подъезде». Спросила — почему в Париж не переедешь? Здесь у него жилье муниципальное почти даром, парк под боком — бегать, машину есть где ставить, воздух чистый, а в Париже вонь. Подумал, добавил: «Слышала про Везинэ или Сан-Мор? Скатайся туда на экскурсию, поймешь, что толстые кошельки живут в пригородах».

Корто — он как его черепахи. Если в мордочку по стеклу ногтем не стучать, кусаться не станет. У него полно дел под панцирем, некогда к другим приставать. Авось удастся уживаться на двадцати квадратах… но жилье стоит искать — иначе может кончиться высадкой на Елисейских Полях: с зубной щеткой в одной руке и тапками в другой.

В школе учеба набирала обороты с чудовищной скоростью. Немудрено: Марину взяли сразу на третий курс, с ее дипломом художественного училища. Как грибочки, росли домашние задания по веб-дизайну. Денис выделил ей угол за аквариумом, где поставил небольшой стол с пузатыми ножками. Он как раз ездил к лоботрясу в престижный пригород и заметил около одного дома утварь на выброс. Возле утвари вился озабоченный дедок в спортивном костюме. Денис тормознул машину напротив и, высунувшись из окна, стал внимательно смотреть на деда. Дед засуетился, схватил три плетеных стула, нанизанных друг на друга, и потащил прочь, кинув печальный взгляд на пузатоногий столик, слишком тяжелый.

На столике Марина поселила ноутбук и одноухого глиняного осла, утерявшего свой нескромный орган слуха при переезде. Осла подарил Вадим, звавший ее буридановой ослинкой — потому что выбирать всегда было для нее мучением.

Бродила по коврику мышкой, иногда скашивала глаза в сторону Корто. Видела его нечетко сквозь толщу воды в аквариуме. Застрял в Интернете. Он постоянно что-то изучает, прямо мания — недаром мозги под науку заточены. Брала лист бумаги, набрасывала профиль. Не получалось, переходила на тортил.

— Чего ты их никак не назовешь?

— Чести много.

— А я уже придумала: Тора и Тила.

— Мясца им подкинь.

Кухни нет, есть угол отгороженный.

— Идите сюда… цып-цып-цып… кусочек — Торочке, кусочек — Тилочке… Денис, я вот думаю, работу мне надо поискать. У меня право на двадцать часов в неделю.

— Поищи. — Не отрываясь от компьютера.

Вот такой он, Корто. Но догадывалась, на что шла.

— Может, подашь идею? Ты же здесь десять лет живешь, а не я.

Встал, пошел в кухонный угол, налил себе апельсинового сока.

— С твоим уровнем языка я бы пока не рыпался. Ну разве в магазин… и то… Но если ты им приплатишь, может, возьмут.

— Корто, прекрати, у меня деньги на исходе… А есть тут русские магазины?

Допил сок, сполоснул чашку.

— Попробуй в русский книжник сунуться.

Она здесь осталась. Так естественно это получилось.

На кровати ей было выделено место у окна, и перед сном она смотрела на луну, как та ползет черепахой, пока за рамки окна не выползет.

В постели он был, скорее, хорош — даже не то чтобы хорош, а деликатен. Это так не вязалось с его манерой нахальной себя вести. В ту ночь она держала его за запястье, слушала ровное дыхание, разглядывала скобочку месяца, думая как раз об этом: что ни в жизнь не догадаешься, глядя на человека, каким он может быть, когда из-под панциря выбирается, весь такой помятый и пугливый. И ласковый.

Ей казалось, что он спит. Прозвучало неожиданно:

— Знаешь, я ведь всё говорю себе: «Она не выдержит».

Денис смотрел в потолок.

— Но если до сих пор терпишь, значит, все-таки… — запнулся, — ты все-таки меня любишь.

Видать, колоссальное усилие совершил, чтобы это «любишь» произнести.

Марина приподнялась, положила руку ему на щеку, улыбнулась.

— Люблю.

— Я… тоже.

Спрятал лицо у нее в сгибе локтя.

Марина спускалась под землю на «Риволи» и выныривала на «Бастилии». Русский книжный магазин «Глоб» принял ее в кассирши-продавщицы-советовальщицы — не на двадцать часов в неделю, а все ж лучше, чем ничего. Произошло это по чистой случайности: ей отказали, но на выходе она столкнулась с хозяином, его попутным ветром закинуло, когда он мчался из Брюсселя в Нью-Йорк. Поговорили о живописи… Словом, повезло.

Хотя что значит повезло… Теперь она была в курсе русских событий в Париже, всяких литературных встреч и выставок; в магазин в основном соотечественники заглядывали. То есть никакой языковой практики и погружения в среду. По счастью, в школе удавалось говорить — правда, всё больше с Марьон, да по учебе.

Купила путеводитель, бродила по городу, делала зарисовки. Как-то шла по мощеной улочке, остановилась: почти стемнело, окно на втором этаже, в обрамлении белых ставней, было наполнено мягким светом, и оттуда текли звуки пианино. Играли безупречно. Марина провела рукой по шершавой стене дома — ему, наверно, лет двести. Она любила эту стену, это окно, эту музыку.