Всеволод Бенигсен - ПЗХФЧЩ!

— Да! Кровь! — воскликнул оживившийся Просвирин. — Я слышу, как хрипят в предсмертной агонии жертвы… Как борются за свою никчемную жизнь… Как умоляют пощадить… У них синеет лицо и закатываются глаза… Я беру нож и втыкаю его им в живот… или режу горло… мужчинам отрезаю их…

В зале кто-то охнул, заглушив финал фразы, но и без того было понятно, что Просвирин собирается отрезать у мужчин. Жена Просвирина, густо покраснев, бросилась к дочке и зажала ей ладонями уши. Ее примеру последовали остальные мамаши. Один мальчик принялся отчаянно вырывать голову из ладоней мамы, надсадно вереща:

— Я хочу про отрезание послушать!

— Я тебе дома расскажу, — прошипела мамаша и поволокла сына за руку из зала.

Мужчины в зале застыли, как восковые фигуры, не зная, как реагировать на этот неожиданный монолог Просвирина. По некоторым лицам еще блуждала улыбка, но теперь это была улыбка растерянности. Потом все стали морщиться от недоумения и омерзения. Просвирин тем временем почти перешел на крик.

— Мне нравится резать людей! Потрошить их внутренности!

В зале раздались первые выкрики.

— Хорош уже!

— Пусть заткнется наконец, сказочник, ёпти!

— Алло, доктор, буди этого пидора, иначе мы тебе самому кое-что по самое не могу отрежем!

Испуганный гипнотизер принялся делать пасы над лицом Просвирина, шепча что-то про «на счет три», «вы хорошо выспались» и так далее.

Мамаши тем временем уже поволокли своих детей к выходу. Одна из них, пробираясь мимо жены Просвирина, набрала в рот слюны и харкнула той в лицо:

— Извращенка!

Ольга мужественно стерпела оскорбление и ничего не сказала. Но, едва обидчица вышла из зала, сама поднялась и потащила за собой упирающуюся дочку.

— А папка?! — удивленно закричала дочка.

— Нет у тебя больше папки, — процедила Ольга сквозь зубы.

Наконец, Просвирин пришел в себя и открыл глаза. Чувствовал он себя превосходно. Как будто выспался после напряженной трудовой недели. По его лицу блуждала счастливая улыбка, а на глазах выступили слезы радости и умиления. Его, правда, немного смущала гробовая тишина, тяжелой тучей повисшая в сильно поредевшем за время сеанса зале, и злые, напряженные взгляды зрителей, устремленные на него, но, может, у него просто разыгралась фантазия? Он обвел присутствующих удивленным взглядом и, повернувшись к гипнотизеру, спросил:

— Я свободен?

Тот, сглотнув комок, хрипло ответил:

— Да.

Просвирин потянулся, разминая затекшую шею, а гипнотизер, опомнившись, бросился к остальным участникам представления. Он быстро «разбудил» толстую балерину, француженку-трикотажницу и жонглера Губина. Но, к своему ужасу, не нашел «марсианина» из компьютерной фирмы. Видимо, за то время, пока он будил Просвирина, тот куда-то ушел. Понимая, что сеанс пошел, мягко говоря, не в ту сторону, а зрительный зал настроен крайне агрессивно, гипнотизер отвесил неуклюжий поклон, больше похожий на приступ радикулита, прошел за кулисы, собрал вещи и пулей вылетел с черного хода, проклиная все на свете.

Тем временем Просвирин, сияя счастливой улыбкой, сошел со сцены. Сошел, как говорится, под стук собственных каблуков. Дошел до своего ряда и только тут заметил, что жены с дочкой нет.

— Эй, друг, — обратился он к соседу сзади. — Тут женщина с девочкой была, не видел, куда ушли?

Сидевшие рядом с тем, к кому обратился Просвирин, мгновенно напряглись и даже как будто слегка отодвинулись от соседа.

— Это твой друг? — спросили они его, кивнув в сторону Просвирина.

Тот сначала испуганно завертел головой, а после завизжал, как припадочный:

— Я тебе не друг, сука! Я не друг! Я — враг! Враг!

Он вдруг вскочил со стула и ударил Просвирина кулаком в лицо. Бедный учитель опрокинулся на пол, больно стукнувшись затылком об ручку кресла. Из носа потекла кровь. Ударивший его закрутился на месте волчком, выплевывая какие-то невнятные ругательства, а затем стремительно выбежал из зала.

— Чего это с ним? — удивленно спросил Просвирин, поднявшись на ноги и запрокидывая голову, чтобы остановить текущую кровь.

— Да это не с ним, — сказал кто-то в зале. — Это с тобой что?

После этой реплики все, как по команде, поднялись со своих мест и потянулись к выходу, осторожно обходя Просвирина, словно боялись заразиться какой-то неведомой болезнью.

Просвирин шел по улице, насвистывая арию из «Летучей мыши». Несмотря на то что немного ныл расквашенный нос, настроение у него было замечательное. Он улыбался, и ему казалось, что весь мир улыбается ему в ответ. И прозрачные окна домов, и первые пожухлые осенние листья на тротуаре, и растрепанные объявления па фонарных столбах. Даже бродячие собаки, и те, казалось, дружелюбно подмигивали Просвирину. Давно не испытывал он такой душевной гармонии с окружающим миром. А может, вообще никогда? Единственное, что смущало учителя, это реакция встречных прохожих. Большинство проходило мимо совершенно спокойно, но некоторые смотрели настороженно и даже опасливо. И никакой дружелюбности в их взглядах не было. Были и такие, которые, завидев Просвирина, замирали в растерянности, словно мучительно соображали, не надо ли им что-то предпринять. Были и такие, которые, наоборот, отводили взгляд, ежились и ускоряли шаг. А некоторые, например, продолжали идти привычным шагом, но при этом впивались глазами в Алексея с таким напряженным недоверием, словно ожидали от него какой-нибудь неожиданной пакости.

— Да, вот нос разбили, — улыбнулся Просвирин одному из таких любопытных. Тот испуганно опустил глаза и почему-то споткнулся.

«Странно», — мысленно хмыкнул учитель. Реакция людей его немного огорчила, но настроения не испортила. В душе у него было покойно и светло. Как после хорошей книги. Просвирин очень любил читать. И даже собрал неплохую библиотеку. Вероятно, лучшую в городе. Что, впрочем, было сделать несложно, учитывая крошечность Фадеевска и низкий культурный уровень его жителей.

Как на крыльях, вбежал Просвирин в подъезд своего дома, взлетел по стертым ступенькам на третий этаж и достал из кармана ключ. Сунул в замочную скважину, но… ключ почему-то не поворачивался. Просвирин стал двигать ключом взад-вперед, надеясь поймать нужный зазор, но безрезультатно.

— Что за ерунда? — пробормотал он растерянно. Затем еще раз несколько раз подергал ключом, а после нажал на звонок. Из-за двери донеслось знакомое чириканье звонка.

— Оля! — крикнул Алексей, прижавшись губами к проему. — Это я! Вы дома?

Возникла длинная пауза. Просвирин несколько раз стукнул кулаком в дверь.

— Оля! Это я!

— Слышу, — раздался глухой голос жены.

— Если слышишь, так открой! Что у нас с замком?

— Я его сменила, — так же глухо ответила жена.