Фабио Джеда - И в море водятся крокодилы

Ну да, было несколько приятных лавочников из тех, к кому я ходил постоянно, каждое утро около десяти и днем, ближе к трем или четырем часам; они давали мне чаевые, которые я мог оставлять себе, но тогда я не знал, правильно ли это; не то чтобы я не знал, что делать с этими деньгами, но в самого начала, стал и их тоже отдавать дяде Рахиму. Так было лучше. Если бы потом я ошибся в счете и взял больше денег, чем положено, дядя Рахим перестал бы мне доверять, а я не хотел остаться без места для ночлега и воды, чтобы чистить зубы.

Но.

Одним пыльным и ветреным днем почтенный владелец лавки, тот, что продает лепешки, сандал или чаплай, оста саиб, о котором я уже рассказывал и которому был симпатичен, попросил меня присесть с ним и выпить чаю. Я был не уверен, что мне можно сидеть рядом с ним, но он сам меня пригласил, и я подумал, что отказываться было бы невежливо. Я сел на пол, на циновку, скрестив ноги.

— Сколько тебе лет, Энайат?

— Не знаю.

— Ну примерно?

— Одиннадцать.

— Ты ведь уже какое-то время работаешь в самавате, верно?

— Почти шесть месяцев, оста саиб.

— Шесть месяцев. — Он поднял глаза к небу, раздумывая. — Никто так долго не оставался у Рахима, — проговорил он. — Значит, он тобой доволен.

— Почтенный Рахим никогда не говорил, что он доволен мной.

— Афарин, хвала Аллаху, — ответил он. — Если Рахим не жалуется, Энайат, значит, он очень доволен и даже более того.

— Надеюсь, оста саиб.

— Теперь я тебе задам один вопрос. И ты должен ответить честно. Хорошо?

Я кивнул.

— Ты доволен своей работой в самавате?

— Доволен ли я работой, которую дает мне почтенный Рахим? Ну, разумеется!

Он покачал головой:

— Нет, я спросил не «доволен ли ты, что Рахим дал тебе работу». Конечно, ты доволен. Благодаря ему у тебя есть кров и постель, тарелка похлебки вечером, чашка йогурта на обед. Я спросил, нравится ли тебе твоя работа. Не думал ли ты когда-нибудь сменить ее.

— Делать другую работу?

— Да.

— Какую?

— Продавать. Например.

— Продавать что?

— Разные товары.

— Как те мальчишки с деревянными ящиками на базаре, оста саиб? Как они?

— Как они.

— Да, я думал об этом. Еще в первый день. Но я почти не знал языка. Теперь я мог бы попробовать, но не знаю, как купить товар.

— А ты не откладывал деньги?

— Какие деньги?

— Те, что тебе платит Рахим за работу в самавате. Ты их посылаешь домой или тратишь?

— Оста саиб, я не получаю денег за работу в самавате. Мне просто разрешают там жить.

— Ты не врешь?

— Да чтоб мне провалиться!

— Этот скупердяй Рахим не платит тебе даже полрупии?

— Нет.

— Ланат ба шайтон. Слушай, я делаю тебе предложение. Ты работаешь в самавате только за постель и еду, я же, если ты будешь работать на меня, буду платить тебе деньги. Я буду покупать тебе товар, ты станешь его продавать, потом будем делить доход. Если ты заработаешь двадцать рупий, я забираю пятнадцать, а ты получаешь пять. Твои собственные деньги. Что скажешь? Сможешь делать с ними все, что захочешь.

— Но почтенный Рахим не разрешит мне тогда ночевать в самавате.

— Это не проблема. В городе полно мест, куда ты можешь пойти спать.

— Правда?

— Правда.

Я немного помолчал, потом спросил у оста саиба разрешения встать и пойти немного прогуляться, чтобы поразмыслить обо всем этом.

Началась перемена и, быть может, крики детей подсказали бы мне правильное решение. Меня одолевали сомнения: я же маленький, очень маленький, просто мальчик-с-пальчик. Любому раз плюнуть украсть у меня товар или обмануть меня. Но в Кветте целые толпы мальчишек работают на улицах, покупают товары оптом, потом их перепродают, так что в целом идея не выглядит странной. А кроме того, иметь свои деньги — это ведь совсем неплохо. Да, я не знал, где буду ночевать, но оста саиб сказал, что это не проблема, и я подумал: ведь все эти мальчики где-то ночуют, а еду, например, можно покупать на заработанные деньги. А умываться — у мечетей.

Ну вот.

Итак, в то утро, даже не завершив свою одинокую прогулку, я принял предложение оста саиба. Я вернулся к дяде Рахиму и сказал, что ухожу, и объяснил ему почему. Я думал, он разозлится, но он сказал, что я молодец и что, если ему понадобится, он найдет какого-нибудь парня для работы. И добавил, что, если мне понадобится, я могу прийти к нему попросить совета. Я очень благодарен ему за это.

С оста саибом мы отправились на окраину, в Сар Аб (два слова, которые означают голова и вода), чтобы приобрести товары.

Сар Аб — это большая площадь, где рядом со своими владельцами покорно стоят десятки машин и фургонов, изъеденных ржавчиной. Багажники открыты, все продают свой товар. Мы покружили немного, выбирая что купить, подыскивая оптовиков, у которых цены получше и товар поинтереснее. Оста саиб отчаянно торговался. За каждую пачку. Он был прирожденным коммерсантом. Купил фасованных булочек, жевательной резинки, носков и зажигалок. Мы сложили все в картонную коробку, перетянув бечевкой так, чтобы было удобно нести, и вернулись обратно. Оста саиб дал мне несколько наставлений. Рассказал, с кем я должен и не должен разговаривать, где я могу торговать, а где не стоит, что мне делать, если встречу полицейских, и так далее. Среди всех наставлений самым важным было такое: не дай украсть товар.

Мы попрощались, и оста саиб пожелал мне удачи, воздев руку к небу. Я подумал, что либо где-то там существуют запасы удачи на разные случаи жизни, либо эта та же удача, которой мне пожелал старый друг отца при расставании в Кандагаре. Я резко развернулся и побежал на улицу, надеясь, что, если я буду бежать достаточно быстро, эта удача достанется кому-нибудь еще, а мне было бы лучше обойтись и вовсе без нее.

Поскольку уже наступила послеполуденная перемена, я, чтобы не изменять своей привычке, сделал крюк и прошел мимо школы. Мне хотелось услышать звук мяча, отскакивающего от стены, и голоса детей, бегающих друг за другом по школьному двору. Я забрался на ограду. Когда учителя загнали детей обратно в классы, я направился в сторону базара, стараясь держаться поближе к домам, чтобы защититься хотя бы с одной стороны; от страха, что у меня могут что-нибудь украсть, я крепко сжимал в руках картонную коробку.

Базар, на который оста саиб велел мне идти, назывался Лиакат и располагался в центре города.

Главная улица Лиакат-базара — Шар-Лиакат, и цвет этой улицы — это мешанина из множества рекламных щитов, наползающих один на другой, — зеленых, красных, белых, желтых, желтых с надписью «Call Point Рсо» и нарисованным телефоном, синих с надписью «Rizwan Jewellers» и прочих; под надписями на английском стоят надписи на арабском, а под надписями на арабском клубится пыль, в которой преломляются лучи солнца и бурлит людской муравейник: велосипеды, машины, голоса, звонки, дым, запахи.