Эрик Сигал - Однокурсники

Тем душным днем, когда я впервые прочитал слова, написанные Джоном Элиотом, я поневоле задумался, как бы мы, современные студенты, повели себя, будь наш университет окружен вооруженными силами? Что бы мы делали — швыряли бы во врагов «летающие тарелочки» фризби?

Было почти пять, когда я вернулся с обеда. Я сразу же пошел к мистеру Уинтропу, чтобы извиниться. Оторвавшись от письменного стола, он посмотрел в мою сторону и сказал, мол, он даже не заметил, что меня не было.

Вот так я и живу.

Когда студенты выпуска 1958 года возвращались в Кембридж на последний курс обучения, все с болью понимали, как мало песчинок остается в песочных часах, отмеряющих для них университетскую жизнь. Ведь ровно через девять месяцев из уютного чрева Гарварда всех их вышвырнут в холодный, жестокий мир.

Казалось, все происходящее ускоряется с пугающей быстротой. Старшекурсники были похожи на лыжников, которым надо спуститься с горы: некоторые из них боятся движущей силы и, хотя ехать осталось совсем недалеко, они все равно не способны удержаться на ногах.

До сих пор среди учащихся выпуска было трое самоубийц — все они так или иначе не выдержали перегрузок, которые нужно было вынести, чтобы остаться в Гарварде. А теперь, на последнем курсе, еще двое покончат с жизнью. Но на этот раз из страха покинуть Гарвард.

Заключительное действие этой пьесы печально еще и по другим причинам. Цинизм, свойственный студентам в первые три года учебы, как ни странно, постепенно превращается в ностальгию, из которой к июню рождается сожаление. О потраченном впустую времени. Об упущенных возможностях. О беззаботности, которая отныне станет для всех недоступной.

Но есть и исключения. Это те, кто без потерь проходит сквозь горнило последнего курса и, как правило, приносит славу всему выпуску.

Один из них дебютировал в качестве солирующего пианиста с Бостонским симфоническим оркестром 12 октября 1957 года.

Впрочем, тот Дэнни Росси, который, слегка волнуясь, подходил к роялю в зале, заполненном почтенной публикой, сильно отличался от юного очкарика, который уезжал из «Элиот-хауса» этой весной.

Он больше не носил очков.

Но не потому, что у него улучшилось зрение, хотя на внешности это отразилось потрясающе. Подобной метаморфозой он обязан словам, которые обронила одна влюбленная в него почитательница из числа девиц, работавших летом в штабе Тэнглвудского фестиваля. Обратив внимание, что он никогда не снимает очки, даже когда они ему не нужны, девушка отметила, как привлекателен пронизывающий взгляд его серо-зеленых глаз и как жалко, что он прячет их от публики за стеклами очков. На другой же день он отправился в город и подобрал себе контактные линзы.

Едва Дэнни вышел на сцену «Симфони-холла», он сразу же ощутил, как права была его подружка, когда давала ему свой совет. Сквозь вежливые, дружеские аплодисменты он услышал одобрительные возгласы: «Смотри, какой симпатичный!»

Его выступление было почти безупречным. Он играл очень эмоционально. А при заключительном аккорде уронил голову, и несколько прядей упали ему на лоб.

Зал устроил ему овацию.

Как долго длились аплодисменты, он не заметил. По правде говоря, восторженное обожание публики просто захлестнуло его, как волной, и он совершенно утратил чувство времени. Он мог бы стоять так на сцене вечно, если бы не Мюнш, который дружески приобнял его за плечо и повел за кулисы.

Едва он добрался до своей уборной, как появились родители. А потом, следом за ними — журналисты: словно новые планеты, они неотступно кружили вокруг звезды первой величины по имени Дэнни Росси.

Сначала они засверкали вспышками, когда он пожимал руку Мюншу. Затем несколько раз его фотографировали рядом с мамой и папой. Потом — серия снимков с признанными деятелями музыкального мира, многие из которых специально приехали на концерт из Нью-Йорка.

В конце концов даже Дэнни все это надоело.

— Эй, ребята, — взмолился он, — что-то я утомился. Представьте себе, я же совсем не спал накануне. Можно, я попрошу вас собрать свои вещи и уйти? Если вы, конечно, получили все, что хотели.

Большинство представителей прессы остались довольны и собрались уходить. Но один из фотографов догадался, что единственный снимок, который, несомненно, привлек бы внимание читателей, еще не сделан.

— Дэнни, — воскликнул он, — а как насчет фотографии, где ты целуешься со своей девушкой?

Дэнни взглянул в угол комнаты, где Мария, скромно одетая, пряталась все это время. (Ему пришлось чуть ли не за месяц до концерта начать уговаривать ее прийти в «Симфони-холл», просто как «друг».) Он махнул ей, чтобы она вышла вперед. Но девушка покачала головой.

— Нет, Дэнни, пожалуйста. Не хочу, чтобы меня фотографировали. Кроме того, это же твой вечер, а я здесь нахожусь просто как слушательница.

Разочарованный вдвойне, поскольку ему хотелось, чтобы весь мир увидел, какая рядом с ним привлекательная девушка, Дэнни молча согласился с ней и заявил журналистам:

— Она еще не привыкла. В другой раз, ладно?

Нехотя «четвертая власть» удалилась. А семья Росси и Мария направились к лимузину, чтобы проехать в отель «Риц», где администрация «Симфони-холла» забронировала для них номер.

Дэнни ехал в гостиницу как во сне. Утонув в мягких кожаных подушках персонального лимузина, он то и дело повторял про себя: «Невероятно, я — звезда. Звезда, черт бы меня побрал».

Дэнни не знал, что испытает подобную эйфорию, поэтому заранее предупредил родителей, чтобы они не готовили большого приема. Он думал, что после концерта будет пребывать в печали, тоскуя по человеку, без которого он не смог бы добиться такого успеха. Однако после оваций, которые все еще звенели в ушах, он будто захмелел и какое-то время не мог думать ни о ком — только о себе.

Мюнш и концертмейстер оркестра опрокинули по бокалу шампанского и довольно быстро удалились. На следующий день им предстояло играть дневной концерт, поэтому они торопились домой, чтобы успеть отдохнуть. Директор-распорядитель Бостонского симфонического оркестра привел с собой одного очень примечательного джентльмена, которому не терпелось переговорить с Дэнни именно сегодня, не дожидаясь завтрашнего дня.

Этим неожиданным гостем оказался не кто иной, как господин С. Харок собственной персоной — самый знаменитый во всем мире устроитель концертов. Он сказал молодому пианисту не только о том, как восхищается его исполнительским мастерством, но и что он будет чрезвычайно рад, если Дэнни позволит его агентству представлять свои интересы. Более того, он пообещал Дэнни, что уже в следующем году у него появится возможность играть с крупнейшими оркестрами.