Эрик Сигал - Однокурсники

Но ему ведь задали вопрос. Хочет ли он присутствовать на церемонии, во время которой тело его возлюбленной опустят в землю и закопают?

— Да, Антон. Да, конечно, — ответил он слабым, еле слышным голосом. — Когда панихида?

— Вообще-то предполагалось, что сразу, как только мы все доберемся туда. Но конечно, если ты приедешь, мы тебя подождем.

— Я не понял, — сказал Джейсон. — Разве похороны не в Голландии?

— Нет, — сказал Антон. — Наша семья решила иначе. Ты же знаешь, мы люди религиозные и питаем сильные чувства ко всему, что связано со Священным Писанием и Святой землей. И раз уж Фанни умерла… там, мы подумали, надо похоронить ее на протестантском кладбище в Иерусалиме.

— О!

— Может, тебе слишком далеко ехать? — мягко произнес Антон.

— Не говори глупостей, — тихо ответил Джейсон. — Я обзвоню все авиакомпании, как только они откроются, и вылечу первым же самолетом. Я обязательно позвоню вам и сообщу, когда прибывает мой рейс.

С тех пор как они познакомились с Фанни, он всегда держал свой паспорт под рукой, на тот случай, если разлука вдруг станет совсем нестерпимой. Чтобы он смог только собрать чемодан, узнать, когда рейс, и ехать.

В то утро у него был экзамен, на который ушло несколько недель подготовки, а поскольку рейс в Израиль отправлялся из аэропорта Айдлуайлд вечером, то он бы успел его сдать.

Но теперь это не имело никакого значения. Ему было совершенно на все наплевать.

Он пошел в туристическое агентство, которое находилось на площади, взял билет и, коротая остаток дня, бесцельно бродил по Кембриджу. Ярко светило солнце, и беззаботные студенты весело смеялись, направляясь к реке на пикник.

Этот смех вызывал у него тихую ярость. Как могут они улыбаться и гулять по улицам, будто ничего не произошло, словно жизнь со вчерашнего дня ничуть не изменилась? Как смеет это проклятое солнце так ярко светить? Весь мир вокруг должен застыть на месте и рыдать!

В четыре он вылетел из Бостона, в нью-йоркском Айдлуайлде у него была пересадка, и он прошел пешком через зал туда, где проходила регистрация на рейс авиакомпании «Эль-Аль». Родители встретили его там.

Его мать плакала.

— Джейсон, это так ужасно…

— Мы можем чем-нибудь помочь? — спросил отец.

— Не думаю, — ответил Джейсон растерянно.

К ним подошел невысокий молодой человек с черными вьющимися волосами, в рубашке с короткими рукавами, с рацией в руке, и произнес с легким акцентом:

— Вы все трое пассажиры?

— Нет, — ответил Джейсон, — только я.

— В таком случае остальным, боюсь, придется отойти, — вежливо сказал он. — Здесь разрешено находиться только пассажирам. В целях безопасности.

Это огорчило старшего Гилберта.

— Посмотри на этот терминал, — пожаловался он, неохотно отходя оттуда. — Повсюду полицейские, и по крайней мере человек десять типов вроде того парня. Наверное, это самая опасная авиакомпания в мире.

Не успел Джейсон ответить, как сотрудник службы безопасности обернулся к его отцу и сказал, обращаясь непосредственно к нему:

— Простите, но я считаю, что наша авиакомпания самая безопасная в мире, ибо мы предпринимаем все возможные меры предосторожности.

— А вы всегда подслушиваете чужие разговоры? — повышенным тоном спросил отец Джейсона.

— Только когда я на службе, сэр. Это часть моей работы.

Возмущенный мистер Гилберт повернулся к сыну и произнес:

— Обещай мне, что обратно полетишь американскими авиалиниями.

— Папа, пожалуйста, оставьте меня одного.

— Да, сын, — сказал негромко отец. — Конечно.

Они обняли Джейсона и быстро ушли.

Джейсон вздыхал, наблюдая за тем, как две женщины, сотрудницы службы безопасности, осторожно вынимают и кладут на стол содержимое его небольшой дорожной сумки — три рубашки, несколько комплектов нижнего белья, два галстука и туалетный набор — и тщательно все изучают. Одна из них даже проверила тюбики с зубной пастой и кремом для бритья.

Наконец они сложили все обратно — гораздо более аккуратно, чем это делал он сам.

— А теперь я могу идти? — спросил он, стараясь не проявлять своего нетерпения.

— Да, сэр, — ответила молодая женщина, — вот сюда, в эту кабинку. Для личного досмотра.

Полет был долгим, а в самолете находилось много народу. Дети гонялись друг за другом по проходам. Бородатые мужчины, в основном пожилые и несколько молодых, расхаживали по салону туда и обратно — несомненно, каждый из них размышлял над каким-то жизненно важным местом в Талмуде или над очередным отрывком из Пророков.

Непонятно почему, но Джейсон тоже встал с места и стал ходить вместе с ними. Удивительно, до чего разные лица встречались у пассажиров. Помимо стереотипных старцев, словно сошедших со страниц Ветхого Завета, здесь были также загорелые и мускулистые парни. Он догадался, что многие из этих молодых людей спортивного вида, в рубашках с короткими рукавами, — охранники. Попадались в салоне и чернокожие лица, как у обыкновенных негров, которых он немало видел на своем веку. (Потом он узнал, что это йеменцы.) Но больше всего он поразился, узнав в некоторых людях самого себя. Здесь и там сидели светловолосые и голубоглазые пассажиры и бойко переговаривались между собой на иврите.

Они все выглядели по-разному. И в то же время все они были евреями. И он был одним из них.

Через четырнадцать часов, когда пилот объявил о том, что самолет начинает посадку в аэропорту Тель-Авива, Джейсон вдруг явственно услышал, как кто-то заплакал рядом с ним. На деле же рыдания людей доносились из самых разных уголков салона самолета. А когда, сойдя с трапа, все пошли по бетонированному полю сквозь строй вооруженных до зубов солдат, он увидел, как какой-то старик опустился на колени и поцеловал землю.

Джейсон обратил внимание: по прибытии в эту жаркую и душную местность все пассажиры испытывали такие сильные эмоции, что выражали их только двумя крайними способами. Слезами или смехом. Сам он был слишком потрясен, чтобы чувствовать что-то еще.

Таможенник, ставивший печать в паспорте, улыбнулся ему и сказал:

— Добро пожаловать домой.

Не задумываясь, Джейсон ответил:

— Я всего лишь турист, сэр.

— Да, — сказал служащий, — но вы же еврей. И приехали домой.

Поскольку он не сдавал вещи в багаж, то сразу прошел на выход к раздвижным дверям. Створки раскрылись, и он попал в самую гущу возбужденной толпы, где люди радостно кричали на непонятных языках, встречая своих прибывающих родственников.

Он привстал на цыпочки и заметил Антона ван дер Поста, ожидавшего в сторонке, а рядом с ним — полного, лысеющего человека средних лет. Он поспешил прямо к ним.

Обмен банальностями — вот и все, что они могли себе позволить, чтобы не давать воли слезам.