Эрик Сигал - Однокурсники

— Как долетел?

— Нормально. Антон, как родители?

— Ничего, терпимо. Да, этот джентльмен — Йосси Рон, руководитель кибуца.

Джейсон и мужчина в возрасте обменялись рукопожатиями.

— Шалом, мистер Гилберт, — сказал он. — Не знаю, как мне выразить свое соболезнование…

Ему тоже не хватало слов. Они молча забрались в старенький грузовик кибуца и тронулись с места.

Примерно час спустя они въехали на крутой склок по дороге, свернувшей вправо. Вдали показался Иерусалим — его розовато-белые стены переливались в лучах предрассветного солнца.

И тогда Антон впервые за все время их путешествия заговорил:

— Мы подумали, ей бы хотелось быть похороненной с твоим кольцом, Джейсон. Как по-твоему?

Он кивнул. Его вдруг с головой накрыло горе, мысли утыкались в ужасающую правду: вот зачем он оказался на так называемой Святой земле.

Церемония проходила скромно. Фанни хоронили в тени высоких деревьев на протестантском кладбище в иерусалимском предместье Емек Рефаим. Из кибуца прибыла группа в несколько человек — они выехали еще ночью и теперь собрались у могилы. Среди этих загорелых людей в летней одежде с короткими рукавами Джейсон, одетый в черный костюм с галстуком, чувствовал себя немного стесненно. Впереди, рядом с родителями, стоял Антон, обнимавший мать, а невысокая темноволосая израильская девушка вцепилась в руку мистера ван дер Поста. Было ясно, что это и есть Ева Гудсмит.

Лица родственников из Голландии исказила невыносимая боль. Жители кибуца, не скрывая слез, оплакивали потерю подруги.

Конечно, все эти люди любили ее. Но никто из них и представить себе не мог, кем была Фанни для Джейсона Гилберта. Когда гроб с ее телом опустили в могилу, душа его разорвалась на части — одна так и осталась лежать в земле рядом с ней.

Горе его было таким глубоким, что слезы не шли.

Когда панихида окончилась и участники церемонии стали расходиться, Джейсон и Ева невольно потянулись друг к другу. В представлении они не нуждались.

— Фанни часто рассказывала о тебе, — сказала она осипшим голосом. — Если кто-то и заслуживал счастливой жизни, так это она. Это я должна была погибнуть при том взрыве.

— А я чувствую, что это должен был быть я, — тихо пробормотал он.

Они продолжали идти рядом и, пройдя через ворота кладбища, повернули направо. Когда они вышли на дорогу, ведущую в Вифлеем, он сказал:

— Я бы хотел увидеть, где все произошло.

— Ты имеешь в виду кибуц?

Он кивнул.

— Поехали с нами на автобусе сегодня вечером.

— Нет, — ответил он, — хочу побыть с ее родными до их отъезда завтра утром. Я лучше возьму машину напрокат и сам приеду в Галилею.

— Надо будет сказать Йосси, чтобы он договорился насчет тебя. На сколько ты хочешь приехать?

Джейсон Гилберт посмотрел на видневшиеся вдали крыши домов древнего города и ответил:

— Я не знаю.

В пять утра следующего дня Джейсон отвез троих людей, с которыми он так и не породнился, в аэропорт.

Обе стороны обещали созваниваться, но все понимали, что отныне вряд ли им придется часто общаться — если вообще придется. Ведь человека, который связывал их жизни, не стало.

Разложив карту на свободном сиденье рядом с собой, Джейсон отправился на север. Сначала вдоль побережья Средиземного моря, которое синело по левую руку от него. Затем после Цезареи на восток, через Назарет по Галилее до самого морского берега, где две тысячи лет тому назад Иисус ходил по воде. Потом он снова повернул на север, оставив справа реку Иордан, и проехал через город Кирьят-Шмона.

К полудню он добрался до ворот Веред-Ха-Галила, въехал внутрь и припарковал машину.

Если бы не буйная растительность на территории и цветочные клумбы, он бы решил, что очутился в расположении небольшой военной базы. Место окружала колючая проволока. И только обратив взгляд в сторону реки Иордан, он испытал чувство покоя.

Кибуц выглядел пустынным. Джейсон посмотрел на часы и понял почему. Время обеда. Столовая, скорее всего, находилась в единственном крупном сооружении, которое возвышалось на краю поселка среди одноэтажных домиков.

Внутри здания стоял гул от оживленных разговоров. Он обвел взглядом сидящих за столами людей и почти сразу увидел Еву, одетую как все — в футболку и шорты.

— Привет, Джейсон, — ласково сказала она. — Ты голодный?

Только сейчас он вспомнил, что не ел ничего с тех пор, как выпил чашку кофе в Иерусалиме шесть часов назад. Еду здесь подавали простую: местные овощи, сыр и лебен — что-то вроде йогурта.

Ева познакомила его со всеми кибуцниками, сидевшими поблизости, — все они тепло приветствовали его, выражая сочувствие.

— Я бы хотел увидеть, где это произошло, — сказал Джейсон.

— Сейчас у детей тихий час, — сказала Руфь, одна из воспитательниц. — Можете подождать до четырех?

— Наверное, да.

После обеда Ева повела его мимо выстроившихся в ряд одинаковых деревянных домиков к шрифу, где он будет жить.

— Будешь спать на койке Дова Леви, — заметила она.

— А где он будет спать?

— Дов сейчас проходит милуим — службу в армии запаса. Его не будет еще три недели.

— Ну, я не думаю, что задержусь здесь так надолго. Ева посмотрела на него снизу вверх и спросила:

— Торопишься вернуться к делам?

— Нет, — признался он, — не совсем.

Джейсон сбросил туфли, улегся на скрипучую металлическую кровать и стал размышлять над событиями последних семидесяти двух часов.

Еще неделю назад он разгуливал в компании друзей по кампусу Гарвардской школы права, голова его была забита мыслями о предстоящей свадьбе, экзаменах, будущей политической карьере. И вот теперь он здесь — на так называемой земле предков, в полном одиночестве, абсолютно утративший смысл жизни.

В конце концов он забылся беспокойным сном. Очнулся он только тогда, когда кто-то легонько тронул его за плечо. Это был Йосси, а с ним — широкоплечий мужчина лет под сорок, которого ему представили как Арийю, начальника охраны кибуца.

Джейсон быстро вскочил, тряхнул головой, отгоняя сон, и пошел вместе с ними туда, где живут дети.

— Мне кажется это странным, — сказал он, когда они приблизились к общей спальне. — Почему у вас все дети спят в одном месте? Разве с родителями им не было бы безопасней?

— Это один из принципов жизни в кибуце, — объяснил Йосси. — Дети с малых лет воспитываются вместе, чтобы их объединяло чувство товарищества. Вообще-то они не испытывают недостатка в любви. С родителями видятся каждый день.

В вытянутом прямоугольном помещении кровати стояли в два ряда, а стены украшали детские рисунки. Никаких видимых следов разрушения не наблюдалось. Очевидно, все уже успели отремонтировать.