Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)

— Да, пожалуй, мне ваш Королёв теперь уже и не нужен, — проворчал Леонтьев, всё ещё сжимая в руках трубку. Маленькие зелёные цифры индикатора на телефонном аппарате показывали половину пятого. Резко поднявшись из-за стола и даже не надев куртку, Леонтьев спустился вниз и вышел на улицу.

Денис дописал длинный список поручений и наставлений для остающегося за него на дни отъезда в Америку Асата и прислушался. Из-за стенки раздавалось равномерное жужжание электродрели — слесарь Толя всё ещё пристраивал новый замок к входной двери. Пропиликало радио в приёмной у Светы.

«Вот уже и четыре часа, а перекусить так и не удалось. Ведь как назло всех буквально ветром сдуло. Ну хоть позвонил бы кто-нибудь, поинтересовался — не надо ли чего?» — с некоторой обидой подумал Денис.

И как бы в опровержение Денисовых обид раздалась трель прямого городского.

— Пап, привет, это я! — услышал он голос сына. — Я от Антона Тенина звоню. Пап, можно я у него сегодня переночую? Маме я звонил — она не возражает. Мне кажется, что так будет лучше, — перейдя на шёпот, добавил Влад.

— Владик, если ты так считаешь, значит, надо. Я тебе верю и рад, что ты у меня молодец. Может быть, к нам на пару часиков забежите? Я маме позвоню, попрошу ее что-нибудь вкусненькое приготовить. Как ты на это смотришь?

— Спасибо, пап. Но у нас с Антоном всё есть. Две пачки пельменей, хлеб, масло, мороженое. Будем сыты — не переживай. Ты сам-то во сколько послезавтра в Штаты стартуешь? Можно я тебя провожу?

— Смотри сам. В Пулково довольно рано надо быть, в восемь утра. Впрочем, давай об этом завтра поговорим — целый день ещё впереди. У мамы, кстати, есть номер телефона Антона, мало ли чего? И смотрите завтра школу не проспите. Ну ладно. Пока! — И Денис повесил трубку.

«Ну вот, сын мой первый раз дома не ночует, — вздохнул Денис. — Вроде совсем недавно под стол пешком ходил, манную кашку за маму и за папу из ложечки ел и вдруг совершенно взрослым стал. Выходит, я теперь отец взрослого сына. Да, жизнь штука совсем недолгая. Вроде бы чуть ли не вчера и сам у папы с мамой спрашивал, что можно, а что нельзя. И вот, ещё каких-то десяточек с небольшим годков, и начнётся — этого ни в коем случае, того не рекомендуется. Прямо скажем, невелик промежуточек от „ещё нельзя!“ до „уже нельзя!“. Тот самый промежуточек, который и называется настоящей, сознательной жизнь. Хорошо если ещё доживаешь до того, когда „уже нельзя“. Вот Марина да Игорёк так в своём „ещё нельзя“ и остались. Наверное, это и есть главная несправедливость на белом свете».

Грустные размышления Дениса прервал стук в дверь. Побрякивая связочкой золотистых ключей от нового входного замка, вошёл слесарь Толя. Он был явно навеселе, что не было никакой неожиданностью для Дениса и что никогда не мешало Толе творить маленькие слесарные чудеса, рассказывать невероятные байки якобы из собственной жизни и разъезжать на мотоцикле защитно-зелёного цвета, по всей вероятности, ещё трофейном.

Это был, действительно, настоящий раритет с одним-единственным недостатком — мотоцикл, в буквальном смысле слова, разваливался прямо на ходу. Как он вообще мог передвигаться, для людей, не знающих талантов хозяина, оставалось великой загадкой.

Вместе с Толей Денис вышел на чугунное крылечко офиса и проверил, как работает новый замок. Всё было в полном порядке. Дверь прекрасно закрывалась и открывалась. Получив причитавшееся за работу, Толя радостно гмыкнул и, к великой радости Дениса, без всяких традиционных в таком достопримечательном случае баек, попрощавшись, уселся за руль своего «харлея».

— Куда заднее сиденье-то подевал? — перекрикивая жуткий грохот мотора, спросил Денис. И в ту же секунду понял, что допустил очень серьёзную промашку.

Толя деловито заглушил мотор, закурил, не торопясь, подошёл к Денису и начал:

— Ну так вот, Алексаныч, еду, значит, я на своём Харлее Абрамовиче от одной бабы своей. Она в Отрадном живёт. Нюшей её зовут. С утречка я, значит, самогон у неё весь прикончил, сел вот, значит, на него, как, и сам не помню, сел, и поехал. Даже с Нюшей попрощаться не удалось. Забыл, значит. Но вроде как бы и ничего — еду. Ветерком да дождём морду полощет. Дождюга, надо сказать, знатный был. Я сразу весь до самых трусов промок. В заднице так прямо хлюпало на каждой рытвине. Направление я, похоже, верное взял — справа иногда столбы электрические попадались. Значит, в Питер еду, не в Мурманск. Что тоже приятно, хотя и удивительно. Ехал, правда, не слишком долго. По закону всеобщей сволочности, как раз у одного такого столба стоит «Лада» гаишная. Я, естественно, свет весь повырубал, но куда там! Глушителей-то запасных фашисты проклятые в комплект «харлея» не удосужились положить, вот он у меня и трещит так, что, наверное, ещё и Нюша слышать вполне могла. Полагала, может, что я ещё и не отъехал вовсе, а просто мотор прогреваю, значит. Ну, думаю, бог с ней, с Нюшей, с ней-то я всегда договорюсь, а вот с этим кровопийцей договориться — тут, пожалуй, моих особых достоинств может и не хватить. Короче, значит, услышал он моего зычного «харлюшу», думал, наверное, что танковая колонна на учения продвигается. Вылез-таки на дождь из тачки своей и жезлом мне помахал. Притом явно не ради дружеского приветствия, а чтобы, значит, остановился. Я водитель опытный, дисциплинированный. Знаю чётко, что если тебя гаишник просит остановиться, то всегда лучше эту его маленькую прихоть исполнить, а то потом хуже будет. Встал я, значит. Стою, жду. Он ко мне вразвалочку прёт. Морда толстая, противная. Метра три, наверное, всего и не дошёл-то, как я понял, что ему вдруг сильно закусить приспичило. Короче, усадил он меня в свою тачку и говорит:

— Выбирай, Толик, два варианта у тебя имеются. Либо гонишь мне двадцать тысяч, но сейчас. Либо как раз до следующей фашистской агрессии будешь без прав куковать.

Ну прямо как у Якубовича в «Поле чудес» — приз или букву? Я, естественно, для солидности подумал с полчасика. Он даже поспать немного успел. Потом, значит, говорю ему, что выбираю второй вариант. Ну, тот, который до следующей агрессии, значит. Куда мне на первый-то претендовать! Для первого варианта мне около двух сотен замков заменить надо. А это, тем более в условиях мирового экономического кризиса, не такое уж простое дело.

— Ну что ж, — заключает Морда, — каждый сам кузнец своего счастья. Поехали тогда на КП, тут километров двадцать будет — чай, не устанешь.

Философом ведь ещё оказался, взяточник проклятый. Поворачивает он ключ зажигания «Лады» своей. А там тырк, брык, и тишина. Аккумулятор сел. Радаром бы, придурок, поменьше пользовался.

— Капец тачке, — заявляет, — придется ехать на твоей зелёной мясорубке. Не ночевать же мне здесь с тобой.