Том Рэкман - Халтурщики

— Нет, чтобы меня напугать, надо постараться. Хотя ты застал меня врасплох. Господи, совсем не ожидала тебя встретить. Ты как?

— Хорошо, — отвечает он. — А ты сегодня отлично выступила. Я впечатлен. Ты что, уже уходишь?

— Да, к сожалению. Меня ждут в офисе, — объясняет она. — Кстати, прости, что не связалась с тобой, когда вернулась в Рим. Все так завертелось. Ты же знал, что я вернулась, да?

— Разумеется.

— От кого?

— Да просто услышал, ты же знаешь, Рим тесен.

— Так странно, я была с головой погружена в работу, а тут всплывает что-то из личного. Я ужасно растеряна, — признается Кэтлин. — Веришь, нет, но мне действительно жаль, что мне надо бежать.

— Даже пообедать не успеем?

— Я, увы, не обедаю. У нас первый выпуск через пару часов. Без меня там настанет конец света. А какие у тебя планы на вечер?

Дарио протягивает ей визитку.

— О нет! — восклицает она, глядя на карточку. — Слухи до меня, конечно, доходили. Но работать с Берлускони? Кошмар.

— Я освещаю деятельность его партии, а не его персону.

Кэтлин скептически вскидывает брови.

Дарио отвечает:

— Ну, я же всегда был за правых, помнишь.

— Да, да, знаю. Я помню твои предпочтения.

— Ну ладно, — говорит он, — не буду тебя задерживать. — Он целует ее в щеку. Она похлопывает его по спине. — Не надо меня утешать, — улыбается он, — я уже не переживаю.

Выйдя на улицу, Кэтлин ловит такси. Пока они несутся в центр, она смотрит на свой «блэкберри», вибрирующий от сообщений Мензиса: «Генерал Абизаид дает показания сенату по вопросу Ирака. Что нам писать? Прошу, позвони!» И Дарио, который засыпал и просыпался рядом с ней на протяжении целых шести лет, покидает ее мысли. Кэтлин ничего не может с этим поделать: у нее темперамент газетчика, а Дарио больше не на передовице. Ей интересно, где только люди берут время на размышления? Но у нее нет ни минуты даже на поиск ответа на этот вопрос.

Она проходится по всем отделам, раздавая рекомендации по поводу завтрашнего выпуска. При ее появлении прекращается болтовня, взгляды становятся робкими, народ начинает суетиться и звонить тем, кому давно было пора позвонить. Вечерняя летучка — просто фарс. Один за одним входят подозреваемые и рассаживаются за овальным столом. Кэтлин выслушивает их. Потом говорит. Говорит негромко — как всегда. Но в ее голосе звучат решимость и сокрушительная сила. Она дает указания к действию, заканчивая вопросом: «Все ясно?», и выходит из кабинета.

Ее основной союзник, единственный человек в офисе, которого она считает равным по интеллекту, это Герман Коэн. Вернувшись с собрания, Кэтлин обнаруживает его у себя в кабинете. В дверях она в шутку закрывает лицо, чтобы не видеть его, и входит, скрестив указательные пальцы обеих рук, словно защищаясь от вампира.

— Пожалуйста, только не это.

— Ты же знаешь, что ты этого хочешь, — говорит он и вручает ей распечатку свежего номера «Почему?», скорбного вестника замеченных в газете ошибок. — Дорогая, у тебя все хорошо? — интересуется он.

— Меня не было всего полдня, и офис за это время превратился в обезьянью вольеру.

— Ты начинаешь говорить, как я.

— А еще меня забросала письмами Бухгалтерия, — жалуется она, имея в виду финансового директора, Эбби Пиннолу. — Видимо, придется принести человеческие жертвы.

— Она хочет, чтобы бы мы сократили штат прямо сейчас?

— Похоже на то. Только не ясно, сколько человек.

— Техперсонал или из редакции?

— Посмотрим. А из редакции ты бы кого выбрал?

В начале его списка оказывается Руби Зага, корректор, которая славится тем, что вставляет ошибки в статьи.

— Она что, прямо хуже всех? — интересуется Кэтлин.

— Я забыл, что Руби твоя подруга.

— Та еще подруга. А не можем мы Клинта Окли уволить?

— Дорогая, кто-то же должен делать «Загадки и шарады».

— Я скажу Бухгалтерии, что я подумаю насчет сокращения штата, если мне дадут денег на внештатника в Каире и на замену Ллойду в Париже.

— Молодец. Не сдавайся.

— Совершенно не понимаю, — продолжает она, — как Эбби может говорить, что корреспонденты в Каире и Париже — роскошь. Какая роскошь? Это необходимость. Роскошь в наши дни — это разговоры о том, что происходит в нашей газете. Я только и занимаюсь тем, что латаю прорехи. Это так угнетает.

— Научись делегировать.

— На кого?

— Что, прости?

— Кому, — исправляется Кэтлин. — Я думала, что делегировала тебе. Разве ты не должен мне помогать? — Она говорит серьезно, но вынуждена делать это в шутливой форме — он весомый человек в газете, и она не может рисковать их отношениями.

— Мне была делегирована ответственность за это, — он потрясает пакетом карамелек.

Когда Кэтлин закрывает за ним стеклянную дверь кабинета, кое-кто в отделе новостей поворачивается, но ненадолго. Все же странно быть боссом и знать, что тебя обсуждают, в тебе сомневаются, возмущаются твоим поступкам, и, поскольку все подчиненные — журналисты, они еще и вопят, ноют и психуют из-за сказанных тобой слов.

Звонит «блэкберри».

— Мензис, — со вздохом отвечает она, — ты чего звонишь? Я тут, в кабинете напротив. — Она поднимает руку.

— Прости, прости, я тебя не заметил. Можешь зайти? Ты нам нужна.

Кэтлин делает ему одолжение.

На ужин Найджел готовит «оссо буко».

— Здорово пахнет, — говорит она, появляясь дома позже, чем обещала, как обычно.

В их квартире в переулке у Виа Национале могла бы поместиться большая семья, но живут они вдвоем. Мебели немного, как Кэтлин и хотела, в гостиной — хромированные стулья, в ванной — гранит, в кухне газовая плита и вытяжка над ней. В качестве декора в каждой комнате висит лишь по одной большой черно-белой фотографии в самом центре стены. Сюжет каждой соответствует комнате: на огромном снимке в кухне изображены повара, лепящие пельмени в гонконгском ресторане «Лу Юй»; в столовой висит громадная фотография пустых столов в ресторане «Эль Були» на Коста-Брава; в зале — интерьер стокгольмской усадьбы Скугахольм; а в ванной — гигантские волны прибоя, разбивающиеся о берег Антарктики.

— Выпьешь стаканчик? — и он наливает, не дожидаясь ответа.

— Что у нас сегодня?

Муж показывает бутылку, потом читает надпись на этикетке:

— Монтефалько. Капрай. 2001 год, — он сует нос в бокал.

Кэтлин же глотает, не церемонясь.

— Неплохо, но и не супер, — комментирует она. — Ты, наверное, умираешь с голоду. Прости, что задержалась. Воды принести?

— Позволь это сделать мне, моя госпожа.

Найджел работал адвокатом до тех пор, пока более двух лет назад они не уехали из Америки, теперь же он просто наслаждается жизнью: читает всякую чушь в интернете, покупает самые крутые продукты, за ужином хулит администрацию Буша и гордо несет звание домохозяина как знамя прогресса. Обычно он в такое время суток мечет молнии: ЦРУ изобрели кокаин; Чейни — военный преступник; теракт 11 сентября придумали нефтяные магнаты. (Он городит много чуши на тему политики. Где-то раз в неделю ей приходится одергивать его, иначе он становится совершенно невыносимым.) Но сегодня Найджел сдержан.