Том Рэкман - Халтурщики

— В каком плане? В сексуальном?

— Да. Я тебя слегка побаивался.

— Ты меня боялся шесть лет?

— Я знаю, это звучит жалко. Трудно объяснить. Как бы чувствуешь, что тебя трахают, а не…

— А не ты сам трахаешь меня, — неловко дополняет Кэтлин. — Продолжай.

— Хотя, в то же время, тебе словно не хватало задора. Секс с тобой казался не сексом, а чем-то другим. Не знаю, как сказать — каким-то иным процессом.

— Тогда я не думала, что настолько тебе отвратительна.

— Ну вот, ты начинаешь обороняться.

— Нет.

— Что, будем продолжать, Кэт? Как-то неприятно стало.

— Нет-нет. Мне интересно.

— Просто мне…

— Нужна была более покорная женщина.

— Скорее просто менее агрессивная. Это плохо?

— Тебе с самого начала следовало заняться Руби.

— Я понимаю, что ты шутишь, но, наверное, именно это и привлекло меня в ней.

— Тебя привлекают женщины, которые начинают рыдать, когда ты покупаешь им выпить?

Дарио молчит.

Кэтлин говорит:

— Прости. Хотя забавно, что тебе не нравилось то, что я подчиняла тебя себе. А мне не нравилось, что ты был таким пассивным, и мне всегда приходилось брать инициативу на себя. Знаешь? Боже, в твоих устах все звучит так, как будто я бегала за тобой, истекая слюной.

— Ну, совсем без слюны не обходилось, — шутит Дарио.

Она смеется.

— Ну вот, — говорит она, шумно выдыхая, — все оказалось не так сложно. Еще что-нибудь?

— Да вроде нет, — колеблясь, говорит он. — Хотя, было еще кое-что — не про секс. Просто я всегда считал, что у тебя инструментальный подход к людям. Так говорят по-английски? То есть ты всегда во всем искала выгоду. Я помню, как ты знакомилась с людьми — прямо видно было, как у тебя в голове крутятся шестеренки, ведутся подсчеты.

— Послушать тебя, так я была совсем ужасна. Ты же меня… — на слове «любил» Кэтлин запинается. — Ты говорил, что я тебе очень нравилась.

— Да это вовсе не критика.

— Нет, нет, это больше похоже на комплимент, — с сарказмом комментирует Кэтлин. — Может ли быть так, что на твои взгляды просто повлиял мой уход?

— Я уже из-за этого не переживаю. Я рад, что ты ушла. Если бы ты осталась, я бы не встретился со своей женой, у меня бы не было Масси. Я тебя действительно любил. Но у тебя тогда на все имелись свои мотивы.

— А противоположность этому какая? Тупость? Да уж, надеюсь, что у меня имелись мотивы. Все разумные поступки чем-то мотивированы.

— Странная мысль.

— Итак, подведем итог. Я склонна подавлять мужчин, расчетлива и не способна любить. Милый портретик. Если я и была такой, то это все от неопытности. Мне было двадцать с небольшим. Но, — продолжает Кэтлин, — тут мне уже начинает казаться, что ты малость наивен. Ты что, хочешь сказать, что тебе от людей ничего не нужно? У тебя, что ли, нет своих мотивов? У каждого человека они есть. Обрисуй мне какую угодно ситуацию, и я назову тебе мотивы человека. Даже у святых были мотивы — наверное, они хотели чувствовать себя святыми.

— Звучит довольно цинично.

— Это реализм.

— Циники всегда так говорят. Но, скажи честно, Кэт, ты все просчитываешь? Даже в личной жизни?

— Наверное, нет. Не так, как раньше. Признаю, с тобой вышло плохо. Но все же суть любых отношений заключается в том, что ты что-то получаешь от другого человека.

— Я иначе это воспринимаю.

— А зачем ты целуешь женщину? — спрашивает Кэтлин. — Чтобы доставить удовольствие или получить?

Вечером за ужином Найджел ее раздражает. Он жалуется, что в газете уже опубликовали статью о Всемирном экономическом форуме в Давосе, хотя до его начала еще полно времени, а о Всемирном социальном форуме в Найроби — ни слова. Он говорит, что основной массе СМИ интересны лишь дела белых богачей. Кэтлин объясняет, что репортеров в Африке у них нет, поэтому статью о Всемирном социальном форуме писать было некому. Найджел открывает рот, чтобы оспорить этот аргумент, но потом закрывает его.

— Ты можешь со мной не согласиться, — говорит она.

— Знаю.

— И все, больше ты ничего не скажешь? Что-нибудь вроде: «твое нежелание нанять репортера в Африке лишь подтверждает мою точку зрения», или «предварительный обзор может написать не только кенийский корреспондент». Оба довода хороши. Или заведи пластинку насчет того, насколько у нас вообще материалов о Европе больше, чем об Африке. Что такое? «Один погибший белый равняется двадцати погибшим африканцам»? Этого у нас сегодня не будет? Найджел, даже если ты чувствуешь себя виноватым передо мной, это не повод быть такой тряпкой.

— Виноватым?

— Думаю, это из-за твоей подружки.

— Ты о чем?

— О той англичанке. Я права?

Он уходит в ванную. Следует несколько минут тишины. Из крана начинает течь вода. Потом прекращает, но Найджел по-прежнему прячется. Кэтлин расценивает это как подтверждение. Когда он выйдет, состоится разговор. Он наверняка сидит сейчас на краю ванны, судорожно ища выход из этого кошмарного положения. Чем кончится надвигающаяся конфронтация? Что, если у него с этой англичанкой все серьезно? Кэтлин злится на саму себя: она еще не отошла от критики Дарио и неудачно разыграла эту партию.

Найджел выходит и принимается варить кофе. Она смотрит, как неловко он передвигается по кухне. Он ведет себя так, будто он не у себя дома, а вторгся на ее территорию. До чего же он ленив, думает Кэтлин. Работы он боится больше, чем унижения. Он будет цепляться за их брак.

— Знаю, — говорит он, — знаю.

— Что ты знаешь?

Он даже не смотрит на нее.

Прежде чем пожениться, они заключили договор насчет измен, с претензией на зрелость, так как считали себя людьми зрелыми. Согласно статистике, хотя бы один из них, скорее всего, заведет роман на стороне. Так что они пришли к заключению, что виновному категорически воспрещается раскрывать эту тайну.

— Вот этого не должно было произойти, — говорит Кэтлин. — Мне вообще-то больнее, чем я ожидала. Я чувствую себя идиоткой.

— Нет. Ты не идиотка.

Кэтлин вспоминает, как охарактеризовал ее Дарио в плане секса. Но она не опустится до того, чтобы задать подобный вопрос и Найджелу.

— Я хочу знать подробности.

— Не надо спрашивать.

— Я не буду. Но все равно хочу знать.

— Не стоит. Это глупо. В смысле, я глупый. Не ты.

— Мы договаривались, что этого быть не должно, но мы не обсудили, что будем делать, если это все же случится. Хотя, конечно, — продолжает Кэтлин, — может, для тебя это важно. Настолько важно, что ты решишь разорвать наш брак.

— Не сходи с ума. — Он безо всякого повода открывает и закрывает холодильник. — Я не знаю. Прости. Я козел. Это совершенно ничего для меня не значит. Если ты все же выслушаешь подробности, тебе станет легче? Если ты узнаешь, насколько все глупо получилось?