Том Рэкман - Халтурщики

— Ну, в каком настроении с утра был Господь? — интересуется Орнелла. — Сказал обо мне что-нибудь хорошее?

Марта машинально улыбается, глядя на окно. Сложно сказать, дошел ли до нее смысл. Говорят они по-английски, но Орнелла, тысячу раз побывавшая на дипломатических приемах, владеет им в совершенстве, а Марта знает лишь самое необходимое. Она выдерживает небольшую паузу, ожидая, не скажет ли хозяйка еще чего. Но та молчит, и Марта распыляет голубое облачко чистящей жидкости, капли оседают на стекле и через некоторое время сбегают вниз. Сегодня она старается сделать все быстрее, чем обычно, потому что внизу ее ждет Войцех, ее муж. Он сидит в парке на скамейке и качает ногой, задевая ботинком землю и поднимая пыль, пачкая штанину дешевого серого костюма, который Марта погладила ему сегодня утром.

— За последние две недели одно племя в Руанде вырезало несколько сотен тысяч человек из другого племени, — возмущается Орнелла, стуча тыльной стороной ладони по газете, в которой напечатана эта статья. — Как можно за такой короткий срок уничтожить столько человек? Даже чисто технически — как? И почему об этом молчали, когда события были в самом разгаре? Почему статья появилась, когда все уже случилось? — Орнелла бросает взгляд на протирающую окно Марту. И продолжает: — В статье на первой странице Ллойд Бурко пишет, что так ведут себя не только африканцы. Югославы не лучше, а они же европейцы. Все друг друга убивают. Возможно, во время холодной войны действительно было лучше. Ты, Марта, наверное, со мной не согласна, ведь все это напрямую тебя коснулось. Ты же полька. Но это была хотя бы холодная война. Вот, послушай: «Мир человечеству противен. Мы творим зло, повинуясь инстинктам». Это слова Ллойда Бурко. Неужели это правда? Не могу поверить.

Марта собирает оставленные в разных местах тряпки, моет их, выжимает и запихивает под раковину на кухне. Осталась последняя задача: она выносит в коридор стремянку, забирается на самую верхнюю ступеньку и открывает антресоль, заваленную газетами. Слева сложены номера, которые Орнелла уже прочла, остальные лежат справа. Марта достает завтрашнюю газету, от 24 апреля 1994 года.

— Нет! — кричит Орнелла, вцепившись в стремянку. — Я этот номер пока не хочу читать. Я попрошу его достать, когда захочу. Я пока только на двадцать третьем апреля. Марта, я скажу, когда понадобится. Не гони.

Марта спускается и берет положенное вознаграждение — двадцать евро, — кивая и что-то бормоча. Потом она спешно покидает квартиру и выдыхает, лишь спустившись на следующий пролет.

Орнелла осматривает квартиру, дабы убедиться, что уборщица недаром взяла с нее деньги: прихожая, спальня, ванная, кабинет, столовая, кухня, терраса, гостевая комната, гостевая ванная, гостиная. Марта, как обычно, сделала все безупречно, что Орнеллу не особо радует.

Она усаживается на диван и откашливается, часто моргает, словно это поможет ей лучше видеть, и внимательно изучает первую страницу газеты от 23 апреля 1994 года, которую она изучает уже три недели. Она никак не может перейти к другому номеру. Следующего — от 24 апреля 1994 года — она все же слишком сильно боится.

Она прочла уже все номера газеты начиная с 1976 года, когда ее мужа, Козимо де Монтерекки, отправили в Эр-Рияд. Он был итальянским послом и мог перемещаться по Саудовской Аравии беспрепятственно. Ее же, женщину, не выпускали с охраняемой территории для жителей Запада, а оба их сына проводили весь день в международной школе. Так что от скуки Орнелла начала читать эту газету, которая в конце 70-х была одним из немногих периодических изданий, попадавших на территорию королевства. Правильной методики чтения прессы она так и не освоила, так что изучала все по порядку, как книгу — слева направо, колонку за колонкой, страницу за страницей. Она не пропускала ни одной статьи, так что на каждый номер у нее уходило несколько дней. На первых порах многое было непонятно. По вечерам она расспрашивала Козимо. Сначала это были базовые вопросы типа: «Где находится Верхняя Вольта?» Со временем они становились все сложнее, например: «Вроде бы и у китайцев, и у русских коммунизм, так почему же они не могут прийти к согласию?» Потом она стала интересоваться ролью палестинцев в делах Иордании, склоками между борцами с апартеидом в Южной Африке и экономикой предложения. Иногда Козимо упоминал событие, до которого она еще не дошла, лишая ее элемента неожиданности, так что она строго наказала мужу не рассказывать ей ничего о том, что творится в мире, даже мимоходом. Так Орнелла постепенно утрачивала связь с настоящим.

За год чтения газеты она отстала на шесть месяцев. Когда в 80-х их семья вернулась в Рим, она еще жила в конце 70-х. Когда на дворе были 90-е, она только знакомилась с Рейганом. Когда самолеты врезались в Башни-Близнецы, она следила за распадом Советского Союза. Сегодня за пределами ее квартиры 18 февраля 2007 года, внутри же все еще 23 апреля 1994-го.

Вот что Орнелла читает сегодня: «По опасениям Красного Креста, в Руанде убиты тысячи человек»; «Мандела планирует выиграть выборы в Южной Африке»; «После самоубийства звезда гранжа Курт Кобейн стал кумиром миллионов»; «Холодная война закончилась, начинается горячая». Последнее — аналитическая статья парижского корреспондента Ллойда Бурко, который сделал репортаж об осаде Сараева и сравнивает бойню в Югославии с недавней резней в Руанде.

Орнелла звонит старшему сыну, Дарио, пожаловаться на Марту.

— Она забыла достать мне газету на завтра, — сообщает она ему по-итальянски — в кругу семьи у них принято говорить на этом языке. — И что мне теперь делать?

— А сама ты не можешь достать?

Орнелла вскидывает руки, сотрясая воздух и звеня браслетами.

— Нет, — отвечает она, — не могу. Ты же прекрасно знаешь. — Она же может случайно прочесть какой-нибудь заголовок из 1996-го или 2002-го! Орнелла не просит Дарио зайти, но причитает до тех пор, пока он сам не вызывается ей помочь.

Открыв ему дверь, она слегка отстраняется, словно чтобы не дать сыну поцеловать себя, хоть он и не собирался этого делать. За ним заходит Массимилиано, шестилетний ребенок Дарио.

— Масси, и ты пришел, — приветствует его Орнелла, поглаживая внука по голове, будто это спаниель. Чрезвычайно милый, но всего лишь спаниель.

Дарио устанавливает стремянку. Она видит, как напрягаются при этом сухожилия на его запястьях, ей хочется схватить его за руку, остановить. Она не в силах читать выпуск от 24 апреля 1994 года. Похоже, все, кроме нее, забыли этот день.

Она мягко просит сына:

— Подожди.

Он оборачивается.

— Чего?

— Может, сначала кофе выпьем?

— Я не буду.

— А сынишка? — спрашивает она Дарио, хотя Масси стоит рядом. — Может, он чего-нибудь хочет?