Марианна Гончарова - В ожидании Конца Света

Ну конечно, сначала я боялась Того, Кто Под Кроватью. Потом я очень боялась Бабу-ягу. Это все книги, сборники кровожадных сказок, кино, мультфильмы, рисунки — я рассматривала рисунки, у меня было хорошее воображение. Как вообще можно было такие книжки для детей выпускать? Гарри Поттера они ругают. А это вот: «Покатаюсь-поваляюсь, Аленушкиного мясца поевши»?! Да, все на свете дети моего поколения, да и сегодняшние дети тоже боятся Бабу-ягу. Правда, бывают исключения.

Тут однажды была такая история. Моя дочь, умненькая, красивая, стройная, длинноногая девочка шестнадцатилетняя, красотой в свою бабушку пошла, тонкие черты лица, густые длинные волосы, на новогоднем утреннике для малышей играла Бабу-ягу. Нет, можно было, конечно, в честной драке отбить себе роль Снегурочки или Снежной королевы. Но зачем? Они ведь, эти две дамы с мороза, скучные, плоские, одна леденисто-злая, вторая — торжественная, фальшивая и пресная одновременно. И тогда моя дочь с удовольствием согласилась на роль Бабы-яги. Она сама выбрала эту роль. Потому что Баба-яга обаятельная и хулиганистая и у нее есть перспективы к внутреннему росту. Она, как правило, в конце спектакля становится хорошей и доброй.

И вот Линка, подобрев уже к концу первого действия, водит с детьми хоровод и замечает в углу за елкой, на стуле одинокого зайчика из первого «Б» класса. Мальчик, худенький шестилетний крошка, в белом, большом на него меховом комбинезоне и в шапочке с длинными ушами — канонический такой новогодний мальчик-зайчик. Только ушки печально висят, мордочка куксится, глаза на мокром месте, лапка в белой варежке прижата к щеке. Баба-яга — Лина подходит к нему, спрашивает: мол, ты что, зайчик, плачешь, боишься меня или что?

И зайчик наконец дает волю слезам и признается:

— У меня жуууубчик болиииит… Ыыыыыы…

Баба-яга оставляет утренник на своего приятеля, Женьку Лесничего в роли Лешего, прекрасного парня, будущего великого пианиста (как же много хороших людей среди друзей моей дочери!), берет зайчика за лапку и ведет. Сначала через весь праздничный зал, потом по коридору, потом по ступенькам с третьего этажа, потом опять по коридору, ведет в кабинет медсестры. Они идут по гигантской своей гимназии — страшная Баба-яга с наклеенным крючковатым носом, косматыми бровями, начерненными зубами, одетая в лохмотья и безобразную телогрейку с приделанным под ней уродливым горбом — Баба-яга же! — такая страшная особа и нежный маленький белоснежный зайчик, при этом зайчик обливается слезами. Встречные малыши пытаются зайчика отбить — они ведь думают, что Баба-яга украла зайчика, украла и ведет к себе в избушку на курьих ногах. Всем приходится объяснять, что у зайчика зубик болит, что идут они в медкабинет к медсестре. И постепенно к ним присоединяются сочувствующие. Наконец Баба-яга приводит зайчика к спасительному кабинету, открывает дверь и засовывает в нее нос, страшный кривой нос из папье-маше.

— Вон отсюда, хулиганы! — кричит медсестра, мельком глянув на двери, что-то заполняя в своих картах.

А из-под жуткого платка и взлохмаченной шевелюры Бабы-яги — нежный знакомый голосок:

— Тетя Оксана. Простите, тут… Зубчик… У мальчика…

В кабинет за руку, доверчиво прижавшись к драной, старой, давно потерявшей цвет юбке Бабы-яги, ступая своими мягкими белыми ножками, неуверенно входит зайчик.

— Ой, зайчик, заинька… — вскакивает и ласково приговаривает медсестра.

Она берет его за ручку, верней лапку в белой варежке, но мальчик вырывает лапку и привычно всовывает ее обратно в руку Бабы-яги, в руку в обрезанной корявой, с металлическими заклепками перчатке. Медсестра смотрит зубчик, дает мальчику раствор его прополоскать. Мальчик, не выпуская Линкину руку, полощет у раковины зуб, сидит минут пятнадцать в кабинете медсестры, пьет теплый ромашковый чай, навалившись Бабе-яге на колени всем своим белым пушистым заячьим легким тельцем.

Когда Баба-яга выходит с повеселевшим зайчиком из кабинета, утренник уже закончился, в коридоре их ждут Линкины друзья: леший Женя, пираты, мушкетеры, медведи, лисицы, принцессы, снежинки, буратины, мальвины, восточные красавицы, стая мышей, лягушек, целая толпа гуцулов из школьного танцевального кружка, Дед Мороз и Снегурочка. Мальчик-зайчик счастлив.

— Как твои дела? — после каникул моя дочь подошла к мальчику. — Как твой зубчик?

— Нормально, — сдержанно, даже высокомерно ответил малыш, — а что?

— Ты помнишь, мы с тобой ходили к медсестре?

— Мы с тобой?! — возмутился мальчик. — Это не ты со мной ходила!

— Как это? Я…

— Нет, не ты. Не ты! Не ври! Со мной Баба-яга ходила! Поняла? Баба-яга со мной ходила. Ходила она… Врунья…

Вот так в мире появился один-единственный мальчик, который абсолютно не боится Бабы-яги, а совсем наоборот, любит ее, помнит и ей благодарен.

Какая все-таки непроглядная ночь. То ли тучи на небе, что звезд не видно, то ли какая-то мгла уже окутала Землю…

Вчера вечером я спросила у Степашкиной Евдокии:

— Ты что, Степашкина, как же можно грести всех под одну гребенку. Мироздание же мудрое… Оно же не безразличное…

— Безразличное, — ответила Степашкина. — Ему нет дела ни до кого.

— А как же… — я не знала, как сформулировать, — а как же хорошие люди? Они что, тоже?.. Вот очень хорошие?

— Чудес не бывает, — ответила Степашкина.

А мне все же кажется, что бывают. Нет, я уверена, что бывают. Вопрос только в том, кто их, эти чудеса, совершает.

Я продолжаю настаивать, что если даже представить себе немыслимое — что волшебники не существуют, — чудеса все равно случаются. Просто их совершают простые, обычные люди.

Мои знакомые, две сестрички, Маричка и Наташа. Две уникальные личности, две женщины, нежные душой, сильные духом, мудрые, верные и очень надежные. И мама у них — клад. Я очень любила ее слушать. Она как-то приехала из села к дочкам в гости и рассказала за столом.

Вот, мол, шел летний теплый ливень. Сериалы она не смотрит. Всю работу в доме уже переделала. В огороде ничем заниматься невозможно — сыро, мокро кругом. Решила сбегать к соседке-подруге. А на веранде у нее стоят два резиновых сапога на левую ногу. Как-то так получилось, что правые у нее быстрей рвались. Ну влезла она в эти два левых сапога, прибежала к соседке, посидели, чаю попили, тут и дождь кончился. Надо и делами в саду, в огороде заняться. Подруга провожает Маричкину маму до калитки и присматривается к еще влажной песчаной дорожке. Там следы. И подруга Маричкиной мамы смотрела-смотрела на землю, а потом в восхищении воскликнула:

— Ады! Хтось одноу ногоу до нас прыйшов!

Мол, смотри, кто-то к нам одной ногой пришел.

Она невероятно умная и прозорливая, мама Марички и Наташи. Как все великие люди. Ну и что, что она обычная крестьянка. Менделеев в свое время клеил чемоданы. (Нет, ну надо же?!) И моя мама знала, но мне не рассказала. В детстве. Я узнала об этом абсолютно случайно. У меня потом даже был стресс. А позже я поняла, что почти все достойные люди начинали примерно с такого же. Маргарет Тэтчер работала официанткой. Рейган собирал хлопок на плантациях. Бон Джови чистил клетки в зоопарке, какой молодец. И все они стали великими людьми. Так вот. При другом раскладе — месте рождения, возможностях — Маричкина мама, получив достойное образование, легко могла бы стать министром. Или даже премьер-министром. Мудрым, порядочным. Добрым. Да, пожалуй, и ее дочери не оплошали бы при других обстоятельствах жизни. Хотя и сейчас они очень и очень достойно живут.