Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории

Тед Сибрук научил меня не только бороться. Куда важнее, что он заранее предупредил меня: мои спортивные качества невысоки и я никогда не поднимусь выше «неплохих» результатов. Однако это не звучало как приговор. Меня впечатлили его слова о том, что нехватку природных данных можно компенсировать усердными тренировками, а в моем случае тренироваться нужно было с особым усердием.

— Не надо переоценивать способности, — говорил мне Тед. — Если ты не слишком способный, это вовсе не значит, что ты не можешь быть борцом.

У старшеклассников борцовский поединок длится шесть минут и разделен на три двухминутных раунда (без отдыха). Первый раунд оба соперника начинают на ногах, в нейтральной позиции, где никто не имеет преимущества. Во втором раунде (я говорю о том времени) одному из борцов давалось право выбора: занять верхнюю или нижнюю позицию. В третьем раунде такое право давалось сопернику. (Нынче возможности выбора расширились: к ним добавилась и нейтральная позиция. К тому же борец, которому во втором раунде позволено выбирать, может перенести право выбора на третий раунд.)

Тренер Сибрук учил меня держать практически равный счет очков на протяжении двух раундов, чтобы один захват или реверс в третьем раунде обеспечил мне победу в поединке. Еще я должен был всячески избегать того, что в борьбе называется «потасовкой», — ситуаций, неподконтрольных обоим соперникам. (Чаще всего преимущество здесь бывает на стороне более сильного борца.) Моей целью было держать контроль над ритмом поединка, используя для этого технические навыки, правильную позицию и свои физические данные. Понимаю, это звучит скучно. А я и был борцом, нагоняющим скуку на своих соперников. Мне импонировал поединок в медленном темпе и нравились матчи с небольшим количеством очков.

Я редко побеждал, раскладывая противника на лопатки. За пять лет состязаний в Эксетере я положил на лопатки едва ли полдюжины своих соперников. Меня самого клали на лопатки только дважды.

Я побеждал со счетом 5:2, когда доминировал над противником; в случае удачи выигрывал 2:1 или 3:2, а когда удача мне не улыбалась, проигрывал со счетом 3:2 или 4:3. Если мне удавалось первым перевести противника в партер, я обычно побеждал. Если же в партер переводили меня, приходилось собирать все свои силы. Я не умел проводить маневр из-за спины противника. По части контрдвижений, как говорил тренер Сибрук, я тоже мог рассчитывать лишь на «неплохие» результаты. Если мой противник был физически сильнее, мои контрдвижения оказывались бесполезными. Меня подводила замедленность реакции. На физически более сильного противника я обычно нападал первым, а с более техничным соперником старался проводить контрдвижения.

— Или наоборот, он их проводил, — говорил мне тренер Сибрук.

Чувство юмора у него было.

— Куда движется голова, туда и туловище. Аутсайдеру бывает удобнее укусить снизу.

Тренер Сибрук дал мне очень точное описание — аутсайдер. При такой своей особенности я должен был контролировать темп… темп всего. Спортивный принцип пригодился мне и в занятиях по литературе, и во всех прочих занятиях в Эксетере. Допустим, мои соученики могли выучить материал по истории за час, я же тратил на это два или три часа. Если мне не удавалось запомнить правильное написание слов, я составлял из своих «врагов» целый список (регулярно пополняемый), который всегда держал под рукой (мало ли, преподавателю вздумается устроить проверку). Скажу больше: я переписывал все. Мои первые черновики напоминали борца, только-только приступившего к изучению нового захвата. Прежде чем применить этот захват в поединке, его нужно было повторять снова и снова. Я начал очень серьезно относиться к своим весьма скромным способностям.

У нас был преподаватель испанского языка — высокомерный человек, требовавший совершенства. Тем, кто недотягивал до его стандартов, он заявлял с равнодушием небожителя, что мы кончим Уичитским университетом. Я не знал тогда, что город Уичито находится в штате Канзас. Мне это слово казалось чем-то вроде позорного клейма: если мы недостаточно талантливы для Гарварда, университет в Уичите — это все, чего мы стоим. «Иди ты в задницу, — мысленно возражал я надменному “испанцу”. — Если мне светит Уичито, тогда моя цель — быть там первым».

Потом Тед Сибрук уехал в Иллинойс. Думаю, вряд ли тот преподаватель был высокого мнения и об Иллинойсе. Помню, я рассказывал Теду, что среди моих преподавателей испанского два — вполне приятные люди, а один — никуда не годится.

— Два — один хороший счет. Тебе не на что жаловаться, — ответил мне тренер Сибрук.

Мои занятия борьбой у тренера Сибрука ознаменовались двумя событиями. Во-первых, мы сменили место наших тренировок, перебравшись из подвального помещения старого спортивного зала в верхнюю часть крытого стадиона, прозванного «клеткой». В отведенном нам зальчике было довольно жарко. Тепло шло от гаревой дорожки, находившейся под нами, а также от другой дорожки — с деревянным покрытием. Она огибала верхний уровень, и оттуда постоянно доносился ритмичный топот бегущих ног. Правда, во время тренировок мы не слышали бегунов. В нашем зальчике была массивная раздвижная дверь. До и после тренировок она открывалась, а во время наших занятий ее держали плотно закрытой.

Во-вторых, событием, также ставшим вехой моей жизни в Эксетере, стала замена борцовских матов. Я начинал тренироваться на матах, набитых конским волосом. Снаружи мат был покрыт синтетической пленкой: она уменьшала трение тел и предохраняла кожу от специфических «борцовских» ожогов. Польза от такого покрытия была средненькая. С ним происходило то же, что происходит с постельными простынями, — оно растягивалось и провисало. Появлялись складки, которые травмировали лодыжки. К тому же маты из конского волоса плохо поглощали силу удара. По сравнению с ними новые маты показались нам верхом комфорта. Ими оборудовали наш новый зальчик.

Новые маты были гладкими и вообще не имели покрытия. Они так разогревались от тел борцов, что если бы на мат бросили яйцо (примерно с высоты колена), оно бы не разбилось. (Когда кто-нибудь проводил такую проверку и яйцо разбивалось, мы говорили, что мат недостаточно прогрелся.) Тренируйся мы по-прежнему в подвале, на холодном полу поверхность матов быстро бы изменилась до неузнаваемости. Впоследствии пара таких матов лежала в неотапливаемом сарае моей вермонтской «резиденции». В середине зимы они по задубелости не уступали доскам пола.

Большинство наших состязаний проходили в «клетке», но не в тренировочном зале. За деревянной беговой дорожкой находился парапет (тоже деревянный), имевший форму буквы L. Оттуда и с трека за нашими состязаниями могли наблюдать от двухсот до трехсот зрителей. Свои маты мы расстилали на баскетбольном поле (его размеры были меньше стандартных). Скамейки вокруг поля не могли вместить всех желающих, и большинство наших поклонников устраивались на парапете или на треке. Получалось что-то вроде чайной чашки, на дне которой мы и состязались, а зрительская толпа располагалась по ее «ободу».