Майкл Морпурго - Боевой конь

Покупатели собрались в центре двора, а нас – всех, кто мог идти, – провели торжественным парадом по кругу, а потом стали выводить вперёд по-одному, останавливая напротив аукциониста и покупателей. Из своей конюшни я глядел, как одну за другой продают всех лошадей. Я понял, что, кажется, буду последним. Шум торгов оживил в моей памяти другой, давний аукцион, и я весь покрылся потом, но затем вспомнил, как вчера утешал меня Альберт, и понемногу успокоился. И когда Альберт вывел меня во двор, я шагал спокойно и уверенно. Я верил в него. Он похлопал меня по шее, прошептал ласковые слова на ухо и повёл по кругу. Я услышал одобрительные возгласы. А потом мы остановились перед группой людей. Я увидел потёртые пальто и куртки, линялые шляпы, красные, сморщенные лица и жадные глаза. И вдруг я заметил, что над ними величественно возвышается сержант Гром. А рядом у стены выстроились все солдаты ветеринарного корпуса, с беспокойством наблюдая за ходом аукциона. И вот настала моя очередь.

Видимо, я многим приглянулся, потому что изначально торги пошли резво, но чем выше поднималась цена, тем больше людей качали головами, и в конце остались всего двое. Сержант Гром, который касался стеком фуражки, словно отдавая честь, каждый раз, когда хотел показать, что поднимает цену. А другой – тощий, жилистый тип с хитрыми глазами. У него на лице играла такая неприятная, хищная улыбка, что я даже старался на него не смотреть. Между тем цена всё повышалась.

– Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь. Двадцать семь от джентльмена справа. Двадцать семь. Кто предложит больше? Сержант, готовы дать больше? Ну же? Это отличный конь.

Стоит гораздо больше, чем мы тут обсуждаем. Итак, есть другие предложения?

Но сержант только покачал головой и опустил глаза, признавая своё поражение.

– О нет! – прошептал мне Альберт. – Только не ему! Он один из тех, Джоуи. Он всё утро скупает лошадей. Гром говорит, он мясник из Камбре. Только не это!

– Что ж. Раз других предложений нет, конь уходит мсье Шираку из Камбре за двадцать семь английских фунтов. Ну же! Двадцать семь – раз, двадцать семь – два...

– Двадцать восемь! – крикнул вдруг кто-то.

И я увидел в толпе покупателей беловолосого старичка. Тяжело опираясь на палку, он медленно вышел вперёд и сказал, с трудом подбирая английские слова:

– Я дам двадцать восемь ваших английских фунтов. И дам больше, если будет нужно. Дам, сколько бы ни потребовалось. И я вас предупреждаю, – тут он повернулся к мяснику из Камбре, – я вас предупреждаю, что готов дать за него даже сто фунтов. Так что не пытайтесь меня обойти. Я никому не уступлю этого коня. Это конь моей Эмили. Он принадлежит ей по праву.

Мне всё казалось, что глаза и слух, должно быть, меня подводят, но, когда он назвал её имя, всё стало ясно. Он сильно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, и голос стал слабее и тоньше. Но теперь сомнений не осталось. Передо мной был дедушка Эмили. Его глаза решительно сверкают, а губы упрямо сжаты. Он действительно никому меня не отдаст. Но никто и не стал с ним тягаться. Мясник из Камбре покачал головой и отвернулся. Аукционист замешкался, потрясённый увиденным, но наконец собрался, стукнул молотком – и я был продан.

На лице у сержанта Грома застыло выражение тоскливого отчаяния, когда он с майором Мартином беседовал с дедушкой Эмили после торгов. Во дворе теперь было пусто: покупатели увели с собой лошадей. Вокруг меня собрались друзья Альберта. Они старались утешить друг друга и в первую очередь моего бывшего хозяина.

– Не грусти, Альберт, – сказал один из ветеринаров. – В конце концов, могло быть и хуже. Больше половины наших лошадей достались мясникам, и тут уж действительно есть отчего печалиться. А Джоуи будет хорошо у старика-фермера.

– С чего ты так решил? – спросил Альберт. – Откуда ты знаешь, что он фермер?

– Он сам так сказал сержанту Грому – я слышал. Говорит, у него ферма там, в долине. И ещё, что Джоуи до самой его смерти не придется работать. Всё болтал про какую-то девчонку – Эмили, кажется. Правда, я половины не понял, что он там бухтел.

– Ну не знаю даже, что и думать, – протянул Альберт. – По-моему, он чокнутый. «Конь моей Эмили... принадлежит ей по праву» – что это за ерунда? Какая такая Эмили? И о чём он вообще? Если уж на то пошло, Джоуи принадлежит армии, а если не армии – тогда мне.

– А ты пойди сам у него спроси, – предложил кто-то. – Давай. Вон он как раз идёт с майором и Громом.

Альберт нежно держал мою морду и как раз собирался почесать меня за ухом – там, где мне больше всего нравилось, но, завидев майора, он отпустил меня, вытянулся по струнке и отдал честь.

– Разрешите обратиться, сэр! – сказал он. – Спасибо за всё, что вы сделали для него, сэр. Я всё знаю и очень вам благодарен, сэр. Не ваша вина, что так вышло. Чуть-чуть недотянули. Но всё равно спасибо вам.

– О чём это он, сержант? Вы не знаете? – спросил майор Мартин.

– Понятия не имею, сэр, – ответил сержант Гром. – С деревенскими это случается. Их, видать, с младенчества не молоком поили, а сидром, вот на них и находит временами. По-моему, в этом всё дело.

– Простите, сэр, – не унимался Альберт, удивляясь развесёлому тону сержанта. – Раз уж француз купил моего Джоуи, я хотел спросить у него, сэр, об этой Эмили, или как там её.

– Ну, это длинная история, – проговорил майор Мартин и обратился к старику: – Может, вы, месье, сами её расскажете? Это тот молодой человек, о котором мы вам говорили. Тот, что вырос с этим конём и поехал за ним во Францию.

Некоторое время дедушка Эмили строго глядел на Альберта из-под кустистых седых бровей, а потом вдруг расплылся в улыбке и протянул руку. Удивлённый Альберт пожал её.

– Ну-с, юноша, у нас с вами много общего. Я – француз, ты – англичанин. Я – старик, а у тебя вся жизнь впереди. Но мы оба любим этого коня, верно? А ещё ваш офицер мне сказал, что ты тоже фермер, как я. Это самая лучшая работа, какая может быть, уж поверь моему опыту. Что там у вас на ферме?

– В основном овцы, сэр. И ещё коровы, свиньи. Несколько полей ячменя.

– Так значит, ты научил этого коня пахать, верно? Ты молодец – отлично его натренировал. Вижу, ты хочешь узнать, откуда мне это известно, и я тебе отвечу. Видишь ли, мы с этим конём старые друзья. Он жил у нас – давным-давно, вскоре после начала войны. Его взяли в плен немцы и заставили его возить раненых от линии фронта к госпиталю. У него тогда был приятель – великолепный чёрный конь. Вот вместе они и жили у нас на ферме, неподалёку от немецкого госпиталя. Моя внучка Эмили заботилась о них и полюбила, как родных. У неё ведь никого, кроме меня, не было – всех забрала война. Кони жили у нас год – может, больше, может, меньше – сейчас уже не важно. Немцы были добрые и, уходя, оставили коней нам – мне и Эмили. Но однажды пришли другие немцы. Им нужны были кони, чтобы таскать пушки, и они их забрали. Я ничего не мог сделать. Но с тех пор, как они ушли, Эмили потеряла интерес к жизни. Она всегда была болезненным ребенком, а тут... её родных убили, а лучших друзей забрали. Она не знала, ради чего жить. Она медленно угасала, и вот в прошлом году её не стало. Ей было всего пятнадцать лет. И перед смертью она взяла с меня обещание, что я разыщу этих коней и буду о них заботиться. Я побывал на многих аукционах, и чёрного коня так и не нашёл. Но по крайней мере я нашёл рыжего. И хотя бы одного могу забрать домой и любить, как обещал Эмили.