Майкл Морпурго - Боевой конь

Когда капитан Николс пришёл в конюшню, чтобы вывести меня на последние, показательные, маневры, я смирился со своей новой жизнью, даже начал получать от неё удовольствие. Капитан Николс в парадной форме оседлал меня, и мы вместе со всем полком вышли на Солсберскую равнину. Весил он немало, но больше всего досаждали жара и мухи. Мы часами стояли под палящим солнцем и ждали. Наконец, когда солнце почти скрылось за горизонтом, мы выстроились клином и приготовились к атаке – финальному аккорду показательных маневров.

Приказали готовиться к наступлению, и мы шагнули вперёд. Все ждали сигнала. В воздухе чувствовалось напряжение. Оно передавалось от лошади к всаднику, от одного коня к другому, от солдата к солдату. Во мне нарастало предвкушение – такое острое, что я едва мог устоять на месте. Капитан Николс возглавлял свой отряд, а рядом с ним был его друг капитан Джейми Стюарт на незнакомом мне коне – высоком жеребце с чёрной сверкающей шерстью. Когда мы пошли вперёд, я встретился с ним взглядом. Секунду жеребец пристально смотрел на меня. Но тут с шага мы перешли на рысь, потом на лёгкий галоп. Прозвучал сигнал к атаке, и я увидел кончик сабли выше своего правого уха. Капитан Николс подался вперёд и пустил меня галопом. Грохот, клубы пыли, крики людей – от всего этого меня охватил небывалый восторг. Я понёсся вперёд, оставив далеко позади всех, кроме того самого блестящего чёрного коня. Ни капитан Николс, ни Джейми Стюарт не проронили ни слова, но я вдруг почувствовал, что должен прийти первым. Я бросил косой взгляд на соперника и понял, что он тоже решил мне не уступать. Его глаза сверкали, а лоб сосредоточенно наморщился. Когда мы долетели до «врага», наши всадники едва смогли нас остановить. Мы пришли вровень и стали, тяжело дыша, так же как наши капитаны.

– Ну что, Джейми, теперь убедился? – с гордостью проговорил капитан Николс. – Вот об этом коне я тебе и говорил. Я нашёл его в Девоншире. И признай: ещё немного, и твой Топторн бы поотстал.

Мы с Топторном сперва глядели друг на друга настороженно. Он был чуть не на ладонь выше меня – огромный крепкий конь. Держал голову гордо, даже величественно. Я первый раз видел коня, который мог со мной потягаться, но глаза у него были добрые, и я понял: мы с ним поладим.

– Мой Топторн – лучший конь в нашем полку, да и в любом другом тоже, – ответил Джейми Стюарт. – Джоуи резвее, и да, признаю, я не видел ещё такого красавца среди лошадей, которых впрягают в тележку молочника. Но выносливостью мой Топторн его побьёт. Он у меня неутомимый. В нём одном восемь лошадиных сил, вот так!

На обратном пути в лагерь, капитаны спорили о достоинствах своих коней. А мы с Топторном трусили бок о бок, опустив головы, усталые после целого дня на жаре и безумной вечерней скачки. В ту ночь нас поставили в соседние денники, и на следующий день в трюме переоборудованного лайнера, который повёз нас во Францию, на войну, мы опять оказались рядом.

На корабле царила атмосфера радостного предвкушения. Солдаты сияли, как будто впереди их ждал какой-то весёлый военный пикник. Казалось, ничто в мире их не печалит. Когда они чистили нас и давали еду, они обменивались шутками и смялись. Такими довольными я их никогда раньше не видел. И их настрой пришёлся очень кстати, потому что море было неспокойным, корабль бросало вверх и вниз и многих коней охватил ужас. Некоторые бились, пытаясь вырваться на свободу – туда, где земля не уходит из-под ног. Солдаты успокаивали нас, уговаривали потерпеть.

Как ни странно, не капрал Сэмюэль Перкинс помог мне пережить это плавание, хотя он приходил ко мне, когда море было особенно бурным. Он держал мою голову и гладил меня уверенно и властно, но это ничуть не помогало.

Настоящим утешением для меня стал Топторн. Он опускал голову на дверь денника, я клал свою голову ему на шею, закрывал глаза и старался не замечать, что корабль швыряет из стороны в сторону, а рядом бьются обезумевшие кони.

Но, когда мы пришвартовались, всё стало наоборот. Лошади успокоились, как только почувствовали под копытами твёрдую почву, а солдаты притихли и помрачнели. Бесконечная вереница раненых тянулась к кораблю, отплывавшему назад в Англию. Когда капитан Николс вёл меня по причалу, я заметил, что он всё время оборачивается и смотрит на море, надеясь скрыть слёзы. Раненые – на костылях, на носилках, в каретах «скорой помощи» – были повсюду. На искажённых болью лицах было написано отчаяние. Солдаты старались скрыть свой страх, но в их шутках теперь чувствовалась горечь. Ни окрики сержантов, ни вражеская атака не подействовали бы на них так, как это ужасное зрелище. Здесь они впервые увидели, какова эта война, и, как оказалось, ни один из них не был к этому готов.

Когда мы покинули город и вышли в поля, мрачный дух развеялся, и все снова повеселели. Солдаты пели и перешучивались. Впереди был длинный переход. Два дня скачки в клубах пыли. Каждый час мы останавливались на несколько минут, а вечером разбивали лагерь у деревни, неподалёку от ручья или речушки. О нас хорошо заботились, время от времени вылезали из седла и шли рядом – давали нам отдохнуть. Когда мы останавливались у ручья, нам приносили в вёдрах прозрачную, холодную воду, которая освежала и радовала. Я заметил, что Топторн всегда опускает морду в ведро с водой и, прежде чем начать пить, трясёт головой, осыпая меня сверкающими брызгами.

Ещё на учениях в Англии мы привыкли спать под открытым небом. Но теперь по вечерам спускались осенние туманы, стало холоднее, и мы начинали мёрзнуть. На завтрак и на ужин нам в торбы щедро насыпали овса, и мы с удовольствием его жевали при любой возможности. Как и солдаты, кони учились жить в походных условиях.

С каждым часом пути мы приближались к далёкому грохоту пушек. И по ночам у самого горизонта тут и там сверкали оранжевые сполохи. Во время учений я слышал звук винтовки – он меня ничуть не пугал, но пушечная канонада вселяла ужас. Мне снились кошмары, я то и дело вздрагивал, просыпался, и только присутствие Топторна, его мужество помогали мне успокоиться. Привыкать к войне было трудно, и я не думаю, что справился бы со всеми трудностями, если бы не Топторн. Пушечная канонада, чудовищный рёв и грохот становились громче с каждым днём. Они лишали меня присутствия духа, высасывали из меня силы.

Мы с Топторном шли бок о бок, потому что капитан Николс и капитан Стюарт тоже были неразлучны. И эти двое были не похожи на других бравых вояк. Чем больше я узнавал капитана Николса, тем больше он мне нравился. Он держался в седле так же, как Альберт, крепко сжимая мои бока коленями и приспустив поводья, так что, несмотря на немалый вес, везти его было легко. И после долгого перехода он непременно беседовал со мной, хвалил меня и подбадривал. Это было таким облегчением после несгибаемого, жёсткого капрала Перкинса. Время от времени я его видел издалека и от души жалел его коня.