Маша Трауб - Пьяная стерлядь (сборник)

На Восьмое марта, когда Николай торжественно принес жене в подарок кулек с шоколадными конфетами, Зинаида не выдержала.

— Сядь, пожалуйста, у меня к тебе разговор есть, — сказала она и поставила на стол графин с самогоном. Придвинула к мужу крынку его любимого парного молока для «запивки».

— Убью, — тихо сказал Николай.

— Кого? — не поняла Зинаида.

— Обоих! Кто он? Ты от меня уходишь? — Николай вдруг понял, насколько сильно любит жену и боится ее потерять.

— Да ну тебя, я ж не о том, — отмахнулась Зинаида. — Я про глаз с тобой хотела поговорить.

— Ну прости ты меня, не знаю, что на меня нашло! Я ж больше никогда! Клянусь! Пальцем не трону! Я же даже пить не могу! — Он упал перед женой на колени.

— Ну ладно. — Зина в последний момент передумала говорить мужу правду. Сама не знала почему.

Жизнь шла своим чередом. Николай пил в меру. Зинаида забеременела и родила дочь — Зою.

Николай на радостях запил. Гулял всю неделю, что Зина была в роддоме, и продолжал отмечать событие после того, как привез жену и Зою домой. Дочка была копия он — с рыжими кудряшками.

В тот раз он совсем был не виноват. Пришел домой пьяный, на ногах плохо держался. А Зина таз с водой как раз выносила — пеленки постирала. Николай покачнулся и упал прямо на нее. Зина не удержалась и тоже упала. Глаз опять выскочил. Николай как-то встал на ноги и начал поднимать жену. Поднял, всмотрелся — жена опять без глаза.

Он замычал и выскочил из дома. Пил еще неделю. Зина мужа не видела. Знала, что по друзьям кочует, — соседи докладывали. Наконец он вернулся домой. Зина за эту неделю много чего передумала и приняла главное решение — протез, который уже сильно натирал, она решила больше не носить. На новый не было денег, да и времени — не с маленькой же дочкой по больницам ездить.

С того самого дня, когда Николай вернулся к любимой жене и дочке, Зина стала главой семьи. Муж отдавал ей всю зарплату, пил только с ее разрешения и даже укачивал дочку. Зинаида ходила гордая и одноглазая.

Николай жену побаивался, но любил безумно. Говорил, что никогда ее не бросит — сам искалечил, сам и доживать с ней будет.

Жили они хорошо, душа в душу. Николай ни разу не дал Зинаиде повода для ревности или для недовольства. В дочке Зое он души не чаял. Был хорошим мужем и отцом.

Зинаида горевала, когда муж заболел. Она знала, что он скоро умрет, раньше нее. Знал это и он. Зинаида ходила за ним до последнего. Никому не доверяла. Растирала, перекладывала, выносила утку, обмывала, подстригала. Николай смотрел на нее и беззвучно плакал — только слезы из глаз текли.

Уже перед самой его смертью Зинаида рассказала ему, что глаза лишилась еще в детстве. Всю правду рассказала — про кобылу Зорьку, про то, что в деревне ее звали Зинка одноглазая, про то, что и не чаяла выйти замуж, поэтому так быстро согласилась, поэтому и родители были рады. Но обернулось все по-другому. Зинаида была счастлива с мужем. Так счастлива, как и не мечтала. И другой жизни ей было не нужно. И другого мужа тоже.

— Ты не виноват, ни в чем не виноват, — сказала Зинаида, поглаживая мужа по руке. — Это ты меня прости, что так долго молчала. Надо было тебе сразу все рассказать. Прости меня.

Николай ей не поверил. Заплакал, думая, что жена специально грех с его души хочет снять.

Он умер у нее на руках. Перед смертью еще раз взглядом попросил прощения за то, что поднял руку. Зинаида его, конечно же, простила. Он в последний раз поцеловал жену сначала в здоровый глаз, а потом в пустую глазницу.

Настя возвращалась с работы домой. Солнце припекало. Было так хорошо, как бывает только весной. Хотелось романтики, счастья, прилива жизненных сил, смеяться по пустякам и сделать сразу тысячу дел. Насте даже показалось, что птицы начали петь, а прохожие — улыбаться.

Ее обогнала пара — юноша и девушка. Они явно были влюблены так, как можно любить в восемнадцать. Чтобы сердце колотилось, руки тряслись, голод не чувствовался. Чтобы подскакивать в шесть утра, бежать, ехать, сходить с ума от того, что прошло уже десять минут, а любимый еще не позвонил. Умирать от разлуки, ждать, дергаться, рваться. Девушка смотрела на юношу влажными глазами лани и боялась лишний раз вздохнуть. Он крепко держал ее за руку и чувствовал себя мужчиной — совсем взрослым, опытным и сильным. Они побежали дальше по тропинке, куда-то торопясь, не замечая луж и всех вокруг. Насте на минуту стало жаль, что она уже никогда так не будет бежать, ныряя по щиколотку в лужи, с задранной на спине футболкой и уже никогда не будет так смотреть на мужчину — покорно и доверчиво.

Через пятьдесят метров на тропинке между домами перед ней появилась еще одна пара — пожилые мужчина и женщина. Обоим было далеко за семьдесят. Они шли, крепко вцепившись друг в друга, склонившись головами и прильнув телами. Женщина то и дело прижималась к мужчине, а он бережно держал ее за локоть и заботливо вел мимо луж. Они медленно шли, явно в парк на прогулку. Шли так, как ходят каждый день люди, давно и хорошо знающие друг друга, чувствующие каждый шаг другого. Прикипевшие, прильнувшие друг к другу душами и телами.

Настя смотрела на эти спины, и слезы наворачивались на глаза. «Вот она, настоящая любовь. Одна и на всю жизнь. Такое бывает. Бывает! — думала она. — Вот мое будущее, я буду точно так же идти рядом с мужем. Счастливые браки бывают!»

Поскольку Настя шла быстрее, чем эта прекрасная пара, то скоро оказалась за их спинами.

— Что ты говоришь? — почти кричала женщина. Видимо, она плохо слышала.

— Я говорю, что мне опостылел твой голос! — ответил тихо мужчина.

— Что? — прокричала женщина, не расслышав.

— Я говорю, опостылел! — закричал в ответ мужчина.

— Что? Суп остыл?

— Голос мне твой о-пос-ты-лел!

— Что ты кричишь? Говоришь в сторону, а я тебя должна слышать! Что я, по губам должна читать? Ты же знаешь, что я свой слуховой аппарат дома забыла!

— Ты и с аппаратом ничего не слышишь, — тихо ответил мужчина.

— Что?!

Настя обошла пару и пошла дальше. Не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться. Птички перестали петь, а солнце выключили. Лужи стали просто лужами, а весна — промозглой слякотью.

«С другой стороны, это как посмотреть. Все зависит от ракурса. Лучше бы не подходила к ним на близкое расстояние», — оборвала она себя.

Это была новостройка — четыре дома, образовывавшие каре, вход через арку. В центре — детская площадка. В угловом доме справа, на первом этаже, расположились сразу несколько очень нужных в бытовой жизни заведений. Была здесь и крошечная пекарня, размером в три квадратных метра, молчаливый пожилой хозяин которой пек свежий лаваш, вытирая пот вафельным полотенцем с бабочками. Он не делал хачапури или пиццу, он пек только лаваш, лично разминая пальцами тесто и приклеивая блины к стенке печки. Продавала лаваши его тихая и улыбчивая жена, которая не могла брать денег с ребенка. Местные мальчишки это прекрасно знали, подбегая к лавочке и демонстративно начиная рыться в карманах. Добрая женщина выдавала лаваш на всех и счастливо улыбалась. Потом, конечно, матери этих мальчишек заносили деньги, женщина, улыбаясь, отмахивалась. Деньги приходилось забрасывать в окошко. Жена хозяина складывала мелочь в одноразовый пластиковый контейнер, а бумажки бережно убирала в коробку из-под чая. И даже десять рублей мелочью отправлялись в одноразовую тару, а десятирублевая купюра — в красивую банку.