Грейс Макклин - Самая прекрасная земля на свете

— Не лезь к нам со своей сатанинской белибердой, Макферсон! Ходишь сюда, талдычишь про прекрасное будущее, а сам работаешь, пока мы сидим в дерьме! — Из окон уже таращились люди, и еще с другой стороны улицы, и из соседнего сада. — Да, и еще, Макферсон! Скажи своей чертовке, чтобы не лезла к моему сыну! Его из-за нее совсем загнобили! Скажи, пусть измывается над кем другим, слышишь? НЕ ЛЕЗЬ К МОЕМУ СЫНУ!

Мы шли дальше, но было как будто во сне, будто я провалилась под лед и иду ко дну. Круг света над головой делался все бледнее и бледнее. Главное — не останавливаться, подумала я. Главное — двигать ногами. И тут ноги превратились в две веревки, потому что перед собой я вдруг увидела Нила, он стоял на педалях велосипеда, а с ним был Гарет и еще другие мальчишки. Видимо, он вернулся с Дугом на фургоне.

Дуг продолжал орать, а мальчишки сорвались с места. Они подъезжали все ближе. Они вставали на педалях и наклонялись в разные стороны. Когда они проезжали мимо, из-под колес летели камешки, а сами колеса взвизгивали. Они ездили кругами, камни летели все быстрее.

Папа не останавливался. Он шел, не оборачивался и не выпускал мою руку. Он шел прямо по середине улицы. Даже не знаю, почему ни один велосипед нас не сбил, но обошлось. Мне казалось, что мы идем через Красное море, и между мной и папой непрерывно тек электрический ток, и воздух вокруг нас потрескивал.

Мы свернули с Мурленд-роуд. Мальчишки заорали. Бросили камень-другой. Потом отстали, и мы с папой остались вдвоем, только ветер завывал вокруг, а над долиной внизу плыли грядами облака.

Папа еще несколько секунд подержал мою руку, потом выпустил.

По дороге домой папа молчал. Я бежала с ним рядом. Время от времени заглядывала ему в лицо, но оно превратилось в маску, ничего не прочитаешь. Когда мы пришли, папа сразу же отправился на кухню. Положил сумку на стол, потом обернулся. И сказал:

— Что у тебя произошло с Нилом Льюисом?

— Я ничего ему не делала, — сказала я.

Тогда папа закричал:

— Не лги мне, Джудит!

И меня будто снесло ветром.

— Ладно! — сказала я. — Я хотела его наказать! Наказать за то, что он со мной вытворяет каждый день. Я его ненавижу!

Папино лицо потемнело.

— Как это — наказать?

Я попыталась дышать медленно.

— Я творю разные вещи, — сказала я. — В Красе Земель. Я хотела, чтобы с ним случилось что-нибудь плохое. Оно и случилось.

Папа сказал:

— Джудит, мы с тобой уже обсуждали эту ЧЕПУХУ! Я тебя предупреждал, что добра из этого не выйдет.

— Это не чепуха! — сказала я. — Я действительно это умею!

Папа подошел совсем близко:

— Ты хоть понимаешь, в каком я положении?

Я хотела смотреть ему в глаза, но не смогла, поэтому стала смотреть в пол.

— Мы с Дугом Льюисом никогда не ладили, но сейчас все в сто раз сложнее. Я из кожи вон лезу, чтобы у нас была еда на столе и крыша над головой, а ты задираешь его сына!

— Я никого не задираю.

— Ты сказала ему, что можешь творить чудеса!

— Не говорила! — сказала я.

— Что же тогда Дуг несет?

Я посмотрела на свои ботинки.

— Я написала про чудеса в сочинении. А Нил прочел его в классе.

Папа крепко хлопнул ладонью по столу.

— Проклятье, Джудит, да не можешь ты творить никакие чудеса!

Вся кровь в моем теле вдруг задрожала.

— МОГУ! — закричала я. — У меня есть особый дар! Все, что я придумала, — все исполнилось. Все до последнего. Но я не хотела никому говорить, хотела сказать только тебе — а ты мне не поверил!

Тогда папа закричал:

— У ТЕБЯ НЕТ И НИКОГДА НЕ БЫЛО НИКАКОГО ОСОБОГО ДАРА!

Я шагнула назад и закрыла лицо ладонями.

Когда я отняла ладони, папины руки висели по бокам, а лицо его было белым. Он сказал:

— Что мне сказать, чтобы до тебя наконец дошло? Что мне сделать, чтобы ты повзрослела? — Он покачал головой. — В последний раз спрашиваю, Джудит: ты угрожала Нилу Льюису, ты задирала его? Смотри мне в глаза!

Я посмотрела и ответила:

— Нет.

Я сидела у себя в комнате и смотрела в колени.

«Ты солгала», — сказал Бог.

— Если бы не солгала, папа бы еще сильнее рассердился.

«Опять лжешь», — сказал Бог.

— Ладно, помолчи! — сказала я. — Зря я вообще Тебя стала слушать! Лучше бы мне просто никогда не знать про эти чудеса. Если бы я послушала папу, ничего бы этого не было.

— Ну! — сказала я через минутку. — Есть Тебе что на это сказать?

Я встала.

— Знаешь, что меня в Тебе страшно бесит? То, как Ты исчезаешь, когда Тебе захочется. Вот бы мне научиться так исчезать! — Я села и опустила голову на руки. — Получается, я просто сама с собой разговариваю.

— Господи, — сказала я через некоторое время. — Я больше не хочу быть Твоим Орудием.

Тут Он не мог промолчать.

«Что ты имеешь в виду?» — спросил Он.

— Не хочу я этого дара — сказала я. — Я его отдаю обратно.

В комнате стемнело. Тени растеклись по полу, соскользнули со стен. Пробежали по потолку, по абажуру в форме воздушного шара, проплыли, точно облака, над Красой Земель. Они появились, появились еще раз и поспешили куда-то в другое место.

Я смотрела, как зажигаются уличные фонари, как восходит луна. Луна была такой яркой, что вокруг образовался нимб из света. Он напоминал меловую пыль, а луна напоминала мелок, а небо напоминало классную доску, и по всей доске были кнопки — звезды. Я вспомнила про то, что луна померкнет и солнце не даст света, и подумала, будет ли конец света похож на то, как гигантская тряпка сотрет луну и звезды, а потом одним махом свернет доску. Я подумала, что это будет здорово.

Услышала, как часы в прихожей пробили восемь. Пробили девять. Пробили десять. Потом я, видимо, закрыла глаза, потому что когда я снова выглянула в окно, голова моя лежала на подушке, а на том месте, где лежал мой рот, было мокрое пятно.

Было очень тихо и очень холодно. Мне показалось, что уже совсем поздно, мне было неуютно, как будто приснился нехороший сон и все еще не совсем ушел. В голове все смешалось, как бывает, когда ты просыпаешься и не можешь понять, утро или вечер, не можешь вспомнить, где ты, и это было странно, потому что ведь я была в своей комнате. Тут я вдруг подумала, что, может, на самом-то деле меня нет или, наоборот, я есть, а все остальное — просто выдумка; в обоих случаях получалось очень тоскливо.

Раздался какой-то звук, я посмотрела вниз. Под уличным фонарем сидели на велосипедах шестеро мальчишек. Среди них были Нил Льюис и его брат и еще какие-то парни, старше тех, которых я видела раньше, лет пятнадцати-шестнадцати. Я подобралась к окну и села так, что на свету было только лицо. Они, наверное, меня не видели, потому что свет отражался от стекла.