Грейс Макклин - Самая прекрасная земля на свете

— Удачных каникул! Не объедайтесь в Рождество. Чтобы в следующей четверти все были в отличной форме!

А когда я проходила мимо, она сказала:

— Помни, о чем мы говорили, Джудит.

Я кивнула.

Придя домой, я сожгла письмо миссис Пирс в печке; я была очень рада, что сожгла его, не прочитав, а то при мысли, что будет, если его прочтет папа, мне делалось так страшно, что и не вообразить. А вот телефон миссис Пирс я засунула за заднюю обложку дневника. Потом я поднялась наверх, легла на кровать и стала отсчитывать дни — сколько их осталось до возвращения в школу; еще я подумала, как это странно, что мне хочется в школу. Потом я замерзла и залезла под одеяло.

Через некоторое время к дому подъехала машина. Я услышала, как хлопнула дверца, потом скрипнула калитка и мужской голос сказал:

— Тихо.

Я встала и выглянула в окно, но тот, кто пришел, уже открывал входную дверь, и я подскочила, потому что дверь грохнула об стену. Кто-то сказал: «Не надо, давай я», — и, судя по голосу, это был Майк.

Я выскочила на площадку, побежала вниз. Но на середине лестницы я замерла, и сердце мое замерло тоже, потому что это действительно был Майк, и одной рукой он поддерживал какого-то человека, похожего на папу, но я не могла точно сказать, папа это или нет, потому что этот человек, похожий на папу, закинул руку Майку на плечо, а лицо у него выглядело так, будто его сдвинули на сторону, и на нем была кровь, а глаз у него вспух и свернулся в клубок, как зародыш.

Майк увидел меня и сказал:

— Ого-го! — А потом сказал: — Всё путем, малыш. Твой папа просто упал с лестницы. Это скоро заживет. Сбегай намочи пару полотенец холодной водой, ага?

Я, видимо, не двинулась с места, потому что Майк сказал:

— Давай, малыш, беги живее.

Но я так и не двинулась с места, пока человек, похожий на папу, не сказал:

— Со мной все в порядке, Джудит.

И голос у него тоже был немножко похож на папин, только говорил он вроде как с набитым ртом.

Я побежала наверх, в ванную, и стала мочить полотенце под краном. Когда я намочила его до половины, ноги мои посадили меня на край ванны и я поняла, что папа не падал ни с какой лестницы, что все это как-то связано с тем, что случилось с Нилом Льюисом, и у меня почти не осталось сомнений, что все это с папой сделал человек, и человек этот — Дуг Льюис.

Я встала, закрыла кран и понесла полотенце вниз. Папа сидел у стола, рядом стоял таз. Майк промакивал папе глаз ватой, и каждый раз, когда Майк до него дотрагивался, папина голова дергалась назад. Я положила полотенце на стол, и Майк сказал:

— Вот и умничка. Папа скоро будет как новенький. Ты бы организовала нам чайку, ага?

Я подошла к раковине и услышала, как Майк сказал совсем тихо:

— Ты бы все-таки позволил мне отвезти тебя в больницу.

Папа что-то ответил и сплюнул в таз.

Я принесла две чашки чая, поставила их на стол, но Майк, похоже, забыл про свою просьбу. Он закончил с папиным глазом и сказал:

— Подними рубаху.

Папа поднял, и я увидела у него на животе кровь и красный след, похожий по форме на подошву ботинка.

Папа поднес руку к глазу, дотронулся до него. Отвел руку, а потом дотронулся снова, будто бы забыл, что секунду назад уже это делал. Когда Майк закончил перевязку, папа лег на диван. Лицо у него было белым, а руки и ноги как у тряпичной куклы. Майк сказал:

— Завтра заеду после работы, привезу продуктов.

Папа поднял руку, но Майк сказал:

— Джон, мне не требуется на это твое позволение. — И папина рука упала обратно, а Майк сказал: — Придется тебе хоть раз позволить кому-то о тебе позаботиться. — Потом он обнял меня рукой за плечи и прижал к себе. И сказал: — Ты уж проследи, чтобы он больше не ввязывался ни в какие переделки. Проследишь, Фред?

А потом сказал совсем другим голосом:

— Он поправится, Джудит; папа твой — крепкий орешек.

Только папа не выглядел крепким. Он выглядел неживым.

В комнате ни звука. За окном свет уличных фонарей расплескался по черному палисаднику и по сломанной вишне. Челюсть свело — слова не выговоришь. И я сказала в голове:

«Это все из-за Нила, да? Из-за того, что я с ним сделала».

«Око за око, — сказал голос. — Зуб за зуб. Жизнь за жизнь».

Я заплакала.

«Но папа же не умер, — сказала я. И затряслась всем телом. — Ну почему Ты его не уберег?»

Бог сказал:

«Мои пути неисповедимы».

Я сказала:

«Очень удобно быть неисповедимым, да?»

Когда на следующее утро я спустилась вниз, папа сидел перед печкой. В этот день он так там и сидел, встал, только чтобы приготовить ужин. Я спросила:

— Может, позвонить Элси или Мэй, чтобы они к нам пришли?

Но он покачал головой.

Весь следующий день он тоже просидел перед печкой. Он не брился, не переодевался и, похоже, почти не спал, потому что его глаз — тот, который было видно, — совсем покраснел. Я не могла спросить, собирается ли он звонить дяде Стэну, — ведь тогда пришлось бы сознаться, что я слышала их разговор, — но когда он отключил телефон, у меня обмякли коленки, и я спросила:

— А если нам понадобится кому-нибудь позвонить?

— Тогда и включим.

Это меня обрадовало, потому что теперь миссис Пирс не сможет до нас дозвониться, но меня тревожило то, что папа не хочет звонить дяде Стэну.

«Ничего, позвонит, — сказала я себе. — Нил ведь больше не стучит в дверь, папа теперь успокоится. И очень скоро позвонит дяде Стэну».

Я весь день почти не отходила от папы — вдруг он позвонит, пока меня не будет.

В следующие дни папино тело постепенно меняло цвет на самые разные оттенки синего, желтого и зеленого. Пришел врач, посмотрел на его глаз и сказал: папе повезло, глаз он не потеряет, но лучше бы он сразу обратился в больницу. Каждый день после работы приходил Майк и сидел с папой. В четверг он оставил на столе конверт, папа заметил тот, когда Майк уже выходил в дверь, велел мне догнать Майка и отдать конверт, но Майк не взял.

Дни без уроков казались очень длинными. Я писала дневник. Подкармливала горчичные семечки «Жидким удобрением для рассады», которое мне дала миссис Пью. К Красе Земель притрагиваться не решалась. Однажды утром мне так надоело, что с семечками ничего не происходит, что я расковыряла землю в горшке, рассыпала по тарелке и попыталась их отыскать. Те, которые нашлись, выглядели точно так же, как и тогда, когда мне их подарил брат Майклс.

Иногда я ходила в гости к миссис Пью. Она показывала мне фотографии — они с мистером Пью плавают в бассейне, — учила играть на пианино «Собачий вальс», а еще я держала Оскара, завернутого в одеяло, пока она давала ему таблетки от глистов, но все это время стоило подумать про папу, и сразу делалось больно в животе, и хотя хорошо было иногда выбираться из дома, еще лучше было возвращаться назад.