Кэрол Берч - Зверинец Джемрака

Сколько прошло времени, прежде чем кашалотиха окончательно изнемогла? Минут двадцать, не больше. Наконец она завалилась на бок и затихла, выставив к небу один из плавников. Левиафан пал.

Мы смотали линь обратно. Теперь шлюпкой правил Сэм. Он оказался сильнее, чем мы думали. Весла погружались в кровь. Вокруг вельбота качались на волнах зловонные ошметки — содержимое китового желудка. Мне было поручено проследить, чтобы линь не запутался, смотать его и положить обратно в ящик. Тим обернулся и посмотрел на меня. В нашей шлюпке мы были единственные новички и еще не понимали, что чувствуем, — просто смотрели друг на друга.

Пока мы буксировали тушу к кораблю, начало темнеть. Мы еле стояли на дрожащих ногах и не могли произнести ни слова, но растущее возбуждение смягчило ужас пережитого. Первый кит, добытый в походе, — наш. Мы его забили.

Не капитан со своей командой, не мистер Рейни. Мы — команда второго помощника Комеры. Для Саймона, правда, все сложилось не столь удачно. Когда мы поднялись на палубу, все принялись его поздравлять — думали, что именно он, как рулевой, сумел загарпунить кита. Саймону пришлось объяснять, что у него не получилось и Комере пришлось взять все в свои руки. Что до нас с Тимом, мы уже могли смеяться. Дэн подошел и с серьезным выражением лица похлопал нас по плечам:

— Молодцы, не растерялись!

Мы не растерялись. Справились.

Тушу кашалотихи привязали у правого борта головой к корме.

Теперь, когда опасность была позади, во мне проснулось какое-то дикое чувство. Я вернулся на славный «Лизандр», и все мои товарищи были живы. Темнело, под котлами для вытапливания китового жира развели огонь. Рейни и Комера встали на разделочной площадке и стали крюком подтаскивать тушу ближе к корме. К туше прицепили гак, закрепили лебедку, счистили кожу, точно с яблока, медленно поворачивая мертвую кашалотиху, точно свинью на вертеле, пока не получилась «попона» шириной с двуспальную кровать и длиной с высокий дом. «Попону» повесили на снасти, чтобы стекла кровь. Ян с Габриэлем взобрались наверх и обрубили конец полосы, а мы сбросили ее вниз, в ворванную камеру, где уже ждали Генри Кэш и Мартин Ханна. Полоса за полосой исчезали в камере, пока туша не предстала перед нами в своей уродливой наготе: покрытая слоем жира огромная личинка, подвешенная к мачте и мерцающая в темноте. На нетронутой гигантской морде застыло подобие улыбки. Наконец матросы отделили голову, мы подняли ее при помощи блока и талей, и теперь жуткая громадина длиной в два человеческих роста лежала на палубе.

Даг Аарнассон уже не раз занимался разделкой туш. Он взобрался на китовую голову и вырезал на самом верху углубление такого размера, что мы могли опускать туда ведра. На мгновение все вокруг поплыло передо мной, глаза мне застлала пелена, но я вцепился в канат, сжал зубы и держался до тех пор, пока очертания предметов не обрели прежнюю четкость, и тут я поклялся, что не опозорюсь и сделаю все как надо. Я взял ведро и полез. Если вам никогда не доводилось вычерпывать жир из головы кашалота ведром, вы не поймете, сколько сил на это уходит. У кашалота в голове не одна сотня галлонов жира: его еще называют спермацетом. Жир этот густой и белый; чем больше черпаешь, тем более вязким и густым он становится. Пытаться выскрести этот жир — все равно что вычерпывать воду из бездонного колодца: спина начинает болеть, будто сломанная. А когда уже почти все выскребут, кому-нибудь приходится лезть внутрь и выковыривать остатки. В тот раз эта обязанность выпала на долю Скипа, и он выполнил ее с невозмутимым видом, негромко насвистывая. Остальные приступили к рубке туши. Мы метались по скользкой палубе, точно привидения. Феликсу Даггану стало дурно, он отбежал к борту и там долго блевал, издавая стоны и держась руками за колени, а с розовой нижней губы у него капала вода. На разделочной площадке помощники капитана рылись в кишащих червями внутренностях, разыскивая куски серой амбры — той, что дамы наносят на запястья и в ложбинки промеж грудей. На палубе громоздились горы разрубленной плоти. Они кровоточили и сверкали, издавая сладкий запах гнили, от которого желудок скручивался в приступе извращенного голода. Котлы уже бурлили и кипели, приставленные к ним матросы без устали снимали жуткую накипь и швыряли ее в огонь, где она трещала и плевалась брызгами, распространяя густой черный дым, со сладковатым кладбищенским запахом. Отсветы пламени падали на настил, залитый кровью и жиром.

А мы всё рубили и рубили. Ножи постоянно затуплялись, мы натачивали их и снова принимались за дело, вытирая пот со лба. Ворвань достается нелегко. Мы отрезали ломти и кидали их Сэму, Яну, Дэну и Габриэлю, а те, словно женщины на кухне, с улыбками и песнями, нарезали их на куски с ловкостью бывалых мясников, пока не получались тонкие пласты — «листы Библии», как их называли, похожие на страницы из кинеографа, который я смастерил для Ишбель за пять лет до того. Нарезанный полосками жир тут же отправлялся в котлы.

Одежда прилипла к телу. Жир. Китовый жир, из которого делают мастику и краску, мыло и смазки, лаки и масло для миллионов ламп. Я весь пропитался липкой смесью из грязи и гноя, сала, пота, желчи, желудочных соков величайшего создания Божия. Мои волосы буквально приклеились к голове. И все же — кто мог бы сгодиться для такой работы лучше меня? Не я ли ползал по канализационным туннелям под Темзой в поисках случайно оброненных кем-нибудь пенсов?

— Не снимай одежду — так и спи, — посоветовал Дэн, когда моя вахта закончилась.

Я решил, что он сошел с ума.

— Будешь переодеваться на каждую вахту — к середине плавания голым останешься, — объяснил Дэн.

Так я и спал, дыша испарениями собственного тела и китовой плоти, и от этих запахов мне снилась кровавая бойня в джунглях. Когда я встал на очередную вахту, жир в котлах еще пузырился, а палуба оставалась по-прежнему скользкой. Одежда на мне высохла и стала как вторая кожа. Рядом с кораблем плыли кости и внутренности кита — к вящей радости акул и морских птиц. Мы с Габриэлем перегнулись через борт и смотрели вниз. Утро уже наступило.

— Запоминай, сынок, — сказал мой наставник. — Вряд ли увидишь такое еще раз.

— Почему?

— Китобойный промысел долго не протянет, — объяснил с усмешкой Габриэль.

— Как это?

— Китовый жир уже никому не нужен. Теперь всем новое масло подавай. Ус для корсетов — это да, его всегда будут брать, но спермацет уже не в ходу.

— Что за «новое масло»?

— Черное масло, из-под земли, — сказал он.

С тушей мы управились за три дня. Трюмы были забиты, люки задраены, палубы отдраены до блеска.

Вперед! За новой добычей.