Кэрол Берч - Зверинец Джемрака

Вельбот — хитрая штуковина: двадцать шесть футов в длину, легкая, остроносая и быстрая посудина. Но наши выглядели жутковато: неповоротливые, залатанные вдоль и поперек, с самодельными мачтами и парусами, надстроенными бортами, перегруженные разным скарбом. Ничего нет лучше вельбота, чтобы носиться по волнам, но наши усовершенствованные шлюпки получились громоздкими и неуклюжими. Мы гребли весь день, пока солнце не село. Луна взошла на востоке.

— Видали такое? — обратил наше внимание Дэн. — Лунная радуга.

Ночная радуга раскинулась на западном горизонте, на фоне тучи. Небо под ней казалось бледным.

— Будем считать, что это доброе предзнаменование, — в голосе Рейни послышался легкий сарказм, — как радуга, которую увидел Ной.

Старпом был настроен воинственно. Над круглым блестящим левым глазом он прилепил грубый пластырь и оттирал кровь, которая постоянно просачивалась сквозь него и капала на большой синяк под нижним веком.

— Дэн, что теперь будет? — высоким задыхающимся голосом спросил я и потянул своего наставника за рукав, как маленький мальчик.

В груди болело, будто я готов был вот-вот заплакать — но не из-за того, что мы все оказались в таком положении. Скорее, это было как-то связано с тем, как Дэн приобнял нас с Тимом, когда мы залезли в лодку, и с тем, как он вел себя все это время — словно происходящее было лишь частью повседневной рутины, чем-то совершенно обыденным.

— Не волнуйтесь, парни, — сказал он привычным тоном, — бывал я в передрягах и похуже, вы уж поверьте. Не бойтесь, домой я вас доставлю.

Он даже улыбнулся нам. Улыбнулся. Как будто ничего страшного не произошло. Меня вдруг потянуло к нему, словно он был матушкой или кем-то очень близким; вспомнилось, как она умела ободрить, рассказать что-нибудь веселое еще в те времена, когда мы жили в Бермондси и за стеной раздавались крики и визги. «Ты их только послушай, Джаффи, — говорила она с улыбкой, вскидывая голову, — жизнь во всей красе. Иди ко мне, давай спою тебе песенку».

Да, действительно, дела наши плохи, но мы должны справиться. Мы всегда справлялись.

— Что теперь? — переспросил Дэн. — Во-первых, как сказал капитан, будем держаться вместе. Идти под ветер. Хлеба и воды у нас в достатке — будем экономно расходовать, хватит дней на шестьдесят. А за это время мы наверняка успеем встретить какое-нибудь китобойное судно. Думаю, их тут немало ходит. Ну а в самом худшем случае дойдем до Южной Америки. Лодки у нас крепкие.

Мистер Рейни взглянул на него так, будто знал, что все это неправда.

— Не надо врать, Дэн, — сказал Тим, — мы не идиоты.

— Я не вру, — возразил Дэн и пристально посмотрел на Тима. — Ты не знаешь, о чем говоришь, а я знаю. Не теряй голову, делай, как тебе говорят, и мы все доберемся до дому.

Капитанский вельбот шел прямо по борту, и мы зажгли фонари. Нам роздали еду. Посмотрев на соседнюю шлюпку, я представил себе, каково там, и порадовался, что попал к Рейни. Здесь было безопаснее. Дэн, Габриэль и Ян знали, что делают. В капитанской шлюпке сидел Скип, со своей плоской физиономией, бессмысленной, как пустая тарелка.

— Все время будет хотеться есть, привыкайте, мальчики, — сказал Дэн.

Ломоть засохшего хлеба и два глотка воды. Боровам тоже досталось воды; надо было сохранить их в живых. Никакого табака. Никакой выпивки. Сейчас бы затянуться разок, да рому — чтобы тепло разлилось по телу. Рейни — известный любитель выпить — страдал от недостатка и того и другого. Руки у него дрожали, а в глазах читалось отчаяние. Он выглядел как человек, который чувствует себя плохо, но пытается не обращать на это внимания. Примерно так же ощущали себя и все остальные. Мы сидели в шлюпках оцепенелые и притихшие, пока Скип, глядя на кусок сухаря в собственной руке, не произнес ошарашенно:

— Это я во всем виноват.

— Идиот, — возмутился Джон Коппер, — при чем тут ты?

— Это я, — захныкал Скип, размазывая сопли. — Я плохо себя вел.

— Может, оно и так, — сурово произнес капитан, — но теперь это уже не важно. Ешь.

— Я убил мистера Комеру. Я так его любил. Я всех убил!

— Прекратить! — рявкнул капитан.

Скип опустил голову и принялся грызть свой сухарь.

— А Билли думал, что да, — произнес он минуту спустя.

— Что он думал? — переспросил Даг.

— Что это я виноват.

— Ага. Билли жопу от пальца отличить не мог, разве нет? — заметил Тим.

— Прекратить!

Мы покачивались на россыпи волн, бок о бок в двух шлюпках, и жевали, точно стадо коров на лужайке. Поднялся резкий ветер. Челюсти терлись одна о другую, и стук костей глухим звуком отзывался в мозгу. У старого волосатого борова, невозмутимо сидевшего на привязи между Габриэлем и Яном, был большой круглый живот. Я смотрел на него и думал, как хорошо быть животным, ничего не знать и никогда не думать о том, что может случиться дальше.

— Болтливый больно был этот Билли Сток, — произнес Тим, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ага, — спустя некоторое время согласился я, что верно, то верно.

Ближе к рассвету мы один за другим, зевая и постанывая, начали влезать обратно на банки, мокрые и голодные. Ветер дул всю ночь. Боров наложил кучу. Мы получили свои порции сухарей и воды и принялись грести дальше. Слава богу, вельботы шли с трудом, и это не давало нам расслабиться. Хорошо, когда все время занят, а не бездельничаешь. Один управлялся с рулевым веслом, другой чинил, латал и вычерпывал воду. Третьему приходилось нести вахту. И так далее. Вельботы были перегружены, осадка у нас была слишком низкая, и вода частенько попадала через борт. Мы пробовали ловить рыбу, но у нас не было снастей. Габриэль принялся выстругивать копье из деревяшки, взятой с корабля.

Голод и жажда давали о себе знать. В таком состоянии мир имеет свойство делиться на две части. Или удваиваться. То же происходило и со мной. Примолкший и ошарашенный, я был здесь и не отрываясь смотрел широко открытыми глазами на небо, на тусклое серое море, размазанные пятна туч, волны. Вся остальная моя жизнь превратилась в сон. Дела шли своим чередом, разумно и понятно. Капитан и мистер Рейни не давали нам расслабиться, заставляли следить за собой — бриться острием ножа, чистить щепочкой зубы, приглаживать волосы и читать молитвы на ночь и с утра. За молитвы отвечал Дэн. Это у него тоже получалось хорошо, как и многое другое.

— Господи Исусе Христе, ты умер за нас, — разносился над шлюпками его спокойный звучный голос, — так смилуйся же над нами в эту тяжкую годину. Взываем к тебе о помощи — двенадцать душ, унесенные в бурное море. Господи, пошли нам корабль. Аминь. Вознесем же теперь нашу молитву…

И мы читали «Отче наш»: двенадцать бормочущих мужчин склоняли головы и соединяли руки.