Кэрол Берч - Зверинец Джемрака

Мы неловко отстранились друг от друга. С юга мне в лицо подул теплый бриз. В правой руке я держал пистолет, левая сжимала ладонь Тима.

— Без обид, Джаф? — спросил Тим.

— Конечно.

— Береги себя, Джаф. Если доберешься домой, передай… Даже не знаю… Передай, чтобы не волновались, как-то так…

— Это безумие.

— Безумие. — Он засмеялся.

— Тим, ты по-прежнему уверен?

— Ты ни в чем не виноват, Джаф, — ответил он. — Я бы для тебя сделал то же самое. Ты мой лучший друг. Знаешь, как надо?

Конечно, я знал. Мы все знаем. Тим лег, положив голову на смотанный канат, свернулся калачиком и закрыл глаза, точно собрался спать. Сон и явь смешались. Я взвел курок и поднес ствол пистолета к правому виску Тима, но так, чтобы не дотрагиваться.

— Скажи, когда будешь готов, — попросил я.

— Когда и ты.

Я выстрелил.

Пришлось посмотреть — убедиться, что он не страдал. В момент выстрела Тим зажмурил глаза. Тело осталось неподвижным. Красное пятно расползлось по всей голове, вниз по лицу и шее. Он даже не дернулся. Голова сбоку стала липкой и плоской.

В течение нескольких дней дул ровный бриз, и мы шли с хорошей скоростью, море ритмично покачивало шлюпку. Перед моим мысленным взором стояла картина, которую я не мог забыть, не мог стереть из памяти. С того дня она навеки осталась со мной. На всю жизнь. Дэн говорил, что смотреть не надо, но это было уже не важно, слишком далеко все зашло.

В ушах звенело. У Дэна тряслись руки, когда он отрез а л Тиму голову. Она скатилась на дно шлюпки. Потом Дэн поднял тело, чтобы направить струю крови прямо в ведро, которое держал Скип. Это было все еще тело Тима, руки вытянуты вдоль тела, блестящая кожа, безволосая грудь, ноги с изящными грязными ступнями. Голову было уже не видно, ее закрывала спина Дэна. После безголовое тело лежало неподвижно, капли крови стекали на настил. Дэн тяжело вздохнул, отвернулся и выбросил голову за борт. Я не выдержал и подбежал посмотреть, но там уже ничего не было: она камнем пошла ко дну.

Дэн со Скипом срезали остатки одежды. Тело уже перестало быть Тимом. Дэн трудился над ним бесстрастно, губы вытянулись в тонкую линию, под выцветшими глазами жутковато зияли провалы щек. Одному тут было не справиться. Мы со Скипом пришли на помощь. Все происходило в полном молчании. Трудно было резать тело на части: попадались куски с родинками, шрамами и мелкими волосками на коже, по которым было понятно, что это Тим. Голова всплыла. Дэн отогнал меня к другому борту, я сел и обхватил себя руками, наблюдая за волнами и размышляя о том, как странно было бы, если бы именно сейчас на горизонте показался корабль. «Если так случится, — думал я, — значит, Бог есть зло». Такое сотворить. Время исчезло, я потерял счет дням. На меня навалилась невероятная усталость, все мое существо взывало о сне — мне никогда и ничего еще так не хотелось. Скорее всего, я действительно заснул. А когда проснулся, все уже было кончено. Осталось только мясо и ведро с внутренностями да кое-какие вещи, завязанные в узел из его разодранной рубашки. Мы спустили этот узел на воду со всеми возможными почестями. Он оказался легким и, прежде чем пойти ко дну, еще какое-то время плыл рядом со шлюпкой.

Огня у нас не было. Что-то съели сразу, в сыром виде, — розовое сердце, мягкие ткани. Только уговаривали себя: «Полегче, полегче, не так быстро». Мы тоже не дураки. Распределили разумно, чтобы всем было что пожевать. Длинные полоски мяса сушились на разодранных парусах. От мяса исходил соленый запах. Я все время оглядывался в поисках Тима. Ощущение было такое, словно он все еще с нами в шлюпке. Во рту снова стало влажно. Когда я облизывал губы, язык уже не прилипал к ним, как гусеница. Кружку пускали по кругу три или четыре раза: главное, пригубить аккуратно, как пчела хоботком. Кровь. Что я чувствовал? Что это было? Не печаль, не дурнота…

— Он подарил нам еще несколько дней, — сказал Дэн.

После еды мы, все трое, обрели некое подобие безмятежности. Лежали, покачиваясь над бездной, пока еще живые, живые, живые, ха-ха! Все трое? Все четверо.

— Кажется, он все еще здесь, — произнес я.

— Так оно и есть, — подтвердил Скип. — Вон там! — И указал головой на корму.

Но мне его было не увидеть. «Так нечестно, — подумал я, — если Тим там, это мне он должен был показаться, а не ему». Но хотя моего друга было не видно, я все равно чувствовал, что он там. Стемнело, а мы продолжали лежать.

Что это было за чувство? Не печаль, не дурнота, но какая-то легкость, странное, извращенное удовольствие. Тим и я… мне казалось, будто мы стали ближе, чем когда-либо. Если пережил такое с человеком, нет ощущения, будто он ушел навсегда, — скорее наоборот.

Потом мне, наверное, снился сон: нежный, розовый рассвет, горы облаков и рокочущая даль. Полный покой. У меня ничего не болит, все чудесно, день — лучше не бывает. Как я здесь оказался — не помню. Я и все мои товарищи плывем уже не первый год. По всему окружающему нас морю разливается смех. Там, за бортом, происходят странные вещи, на которые нельзя смотреть, иначе обратишься в камень. Но когда я засыпаю, то вижу, как рядом со шлюпкой качается на волнах голова Джона Коппера и я превращаюсь не в камень, а в студень, и тут же просыпаюсь.

Долгая, мучительная вахта — на исходе. Эти двое спят, время от времени просыпаясь, а я — один на всем свете — сижу и смотрю в бесконечность, то проваливаясь в нее, то возвращаясь обратно. Ленточки плоти, привязанные к рангоутам, трепещут на ветру; от них идет сильный запах, как от дубильни в конце улицы. В руках у меня кость. Язык превратился в длинный серый ковш — как у собаки, и не успокоится, пока не вылижет каждый уголок пористой сердцевины и не высосет без остатка животворный костный мозг. Я вдруг осознал, что все существующее в этом мире — по сути своей одно и то же: человеческие кишки — те же лондонские канализационные туннели. Красные ноги Скипа — распухшие колбасы. Даг, помнится, тоже так распух. Я прижимаю к себе косточку. Жирный запах щекочет мне ноздри. Почему Скип жив, а Тим умер? Это он должен был умереть, а не Тим. Скипу все равно конец — одного взгляда достаточно, чтобы это понять.

Я разбудил его со словами: «Твоя вахта», а сам лег.

Не знаю, уснул ли я, но совершенно отчетливо видел другие миры: мириады миров, и все они наплывали друг на друга, пелена за пеленой, словно знойные миражи в пустыне. Где они находились — даже представить себе не могу, но эти сны были совсем не похожи на обычные, те, что снятся человеку по ночам. Стоило закрыть глаза, и они накатывались друг на друга, как волны под нашей шлюпкой. Я мог видеть сквозь собственный лоб. Тим по-прежнему находился в лодке, там, где он обычно сидел. Тим умер: слова, слова, слова. Время от времени я присасывался к сахарной косточке, наслаждаясь приятным запахом и прижимая ее к себе. Болячки покрылись коркой.