Кэрол Берч - Зверинец Джемрака

— Красивый цветок, — в отчаянии произнес я. — А летом он цветет?

— Да, очень красиво, — печально ответила миссис Линвер, — очаровательными розовыми цветами.

Вернулась Ишбель с подносом: она вошла спиной вперед, чтоб открыть дверь. Я вскочил и забрал у нее поднос. Она зарумянилась.

— Да ладно, Джаффи, просто поставь вон туда. Спасибо.

Неужели они ждали от меня чего-то еще? Рассказа обо всем, что я так старательно пытался изгнать из памяти? Скоро ли меня отпустят?

— Смотри-ка, — продолжила миссис Линвер задумчиво, — слишком длинные у него побеги.

— У кого? — Ишбель присела на стул.

— У этого растения.

— Ах да, надо будет подрезать. — Ишбель улыбнулась мне так приветливо, словно это был обычный визит. — Спасибо, что зашел, Джаффи.

— Не за что.

— Представить себе не могу, как тебе было страшно.

— Он хотя бы вернулся, — сказала ее мать.

— Ну и слава богу.

Ишбель разлила чай по чашкам.

— Я тебе говорила, что помолвлена и скоро выйду замуж? — спросила она, не поднимая глаз. — Я. Можешь поверить?

Конечно, отчего ж не поверить.

— Правда?

Она передала мне чашку.

— Он матрос на лихтере. Работает в Суррейском доке.

— О, поздравляю!

— Спасибо. — Ишбель передала матери чашку с блюдцем. — Неплохой человек, Фрэнк. — Она снова села и принялась помешивать чай.

Я обратился в камень.

— А ты, Джаффи? Что теперь будешь делать?

— Я? Еще не решил.

— Конечно, к чему спешить.

Мы маленькими глотками пили чай и довольно долго молчали. Пора было уходить.

— А как тебе работается на новом месте? — спросил я, и прозвучало это как-то грубо.

— Больше не могу, — она поставила чашку на стол и поморщилась, — слишком горячий.

— Тяжелая работа?

— Я тяжелой работы не боюсь. — Ишбель искоса взглянула на меня и слегка улыбнулась. Я отвел глаза. — Скучно только, вот в чем беда.

— Такое бывает.

Огонь зашипел.

— Не уверен, что останусь на берегу, — сказал я и удивился собственным словам.

— Совсем рехнулся? — засмеялась Ишбель.

— Возможно.

— Впрочем, ничего удивительного. — Она снова взяла чашку и подула на чай. — Там, где я работаю, все не так уж плохо, но я с ума сойду, если останусь там слишком надолго.

— Даже не думай уходить оттуда! — возмутилась миссис Линвер. — Как это будет выглядеть? После того, как мистер Джемрак просил за тебя!

— Мистер Джемрак меня знает, — беззаботно бросила Ишбель и опять обратилась ко мне: — А тебе известно, что у меня в «Эмпайре» был свой постоянный номер?

— Правда?

— Правда.

На мгновение наши взгляды встретились. В ее глазах мелькнуло замешательство. Что она увидела в моих — не знаю.

— О нас так хорошо позаботились, — сообщила мне миссис Линвер, благодарно кивая и бережно придерживая чашку под подбородком.

Деньги Фледжа.

— Действительно, — Ишбель мило улыбнулась, — занятно, да? — Выражение ее лица вдруг резко изменилось — именно так оно менялось в детстве, много лет назад, когда она падала и разбивала коленки. Ишбель поставила чашку обратно так неловко, что блюдце треснуло. — О черт! — прошипела она.

Чай пролился на скатерть.

— Ишбель! — с упреком произнесла мать.

— Это всего лишь блюдце, — возразила девушка.

Я наклонился, чтобы помочь ей вытереть лужу, но Ишбель хлопнула меня по руке. Ее трясло от слез, которые хлынули бурным потоком.

— Жалко, что вы так и не нашли дракона. — Слова застревали у нее в горле.

Будь проклята эта тварь! Будь она проклята ко всем чертям за то, что вызвала демонов! Наше суеверие.

— Давай помогу, — предложил я, протягивая руку к осколкам на столе.

— Не трогай! — Ишбель плюхнулась обратно на стул.

— Не надо, деточка, не плачь так, — обратилась к ней мать, но эти слова заставили ее саму зарыдать.

Выносить это дольше было уже невозможно. Я встал.

— Мне пора, — произнес я в отчаянии.

— Да, — сказала Ишбель, — это слишком тяжело.

Миссис Линвер крепко зажмурилась и засунула в рот кулак, чтобы подавить рыдания.

— Мне так жаль, миссис Линвер, — не к месту повторил я, но она махнула рукой, чтобы я ушел.

Ишбель тоже встала:

— Я тебя провожу.

В темном коридоре она обвила мою шею руками, прижалась ко мне и крепко поцеловала меня в губы:

— Так здорово снова тебя увидеть, Джаффи! — Она и смеялась, и плакала одновременно.

Не видя ее лица, я снова подхватил ее и привлек к себе.

— Господи, Ишбель… — пробормотал я.

Она прижалась ко мне, и я почувствовал ее теплую, мягкую грудь.

— Я знаю, — прошептала она, — это, наверное, было чудовищно.

— Господи… — Я не хотел ее отпускать. В ней соединилось все самое лучшее, к чему я стремился тогда, в шлюпке. Я сжал ее так сильно, что чуть не раздавил.

— Бедный, бедный Джаффи, — тихо приговаривала она, покачиваясь вместе со мной и поглаживая меня по затылку.

Это продлилось несколько долгих мгновений, после чего мы неуклюже расцепились и, ничего не соображая и натыкаясь на стены, побрели к двери, словно пьяные.

— Приходи как-нибудь, поговорим по-человечески, — предложила Ишбель, открывая передо мной дверь. — Завтра мне снова на работу, и до пятницы, как минимум неделю, будет не продохнуть. Идем в «Солодильню» в субботу?

— Даже не знаю…

— Тогда до скорого, — сказала она и еще раз поцеловала меня на прощание. Из глаз у нее по-прежнему катились слезы.

День был на исходе, и я, пошатываясь, побрел в сторону Рэтклифф-хайвей, где матросы и угольщики уже приступали к привычному вечернему буйству. Я зашел в таверну и изрядно напился в компании моряка из Неаполя, который постоянно сыпал ругательствами и яростно, до крови, расчесывал укусы клопов. «Паршивое, грязное жилье, — плевался он, — паршивая еда и паршивые девки».

— Согласен, — сказал я, — все паршивое. — И потратил еще денег. Пути обратно для меня нет.

— Я убил своего друга, — признался я итальянцу.

Тот великодушно махнул рукой: мол, кто из нас без греха. Я раскрыл было рот, чтобы поделиться подробностями, но онемел. Назад не вернуться. Она помолвлена. Какой смысл? Просто будет при каждой встрече сыпать мне соль на раны.

Девки и зазывалы заметили мое рассеянное состояние и подобрались поближе, но меня не проведешь. Около полуночи я отправился домой в кебе и завалился спать — голова кружилась, во рту пересохло, а сердце болело и зудело, словно от укуса клеща.

Мне сказали, что я дрейфовал в шлюпке шестьдесят пять дней.

Оправиться от такого непросто. Ночами я лежал в темноте, сознавая, что так и не вернулся и навеки останусь потерянным. Я дрейфовал в потоке бурлящего времени. Я залег на дно. На встречу с Ишбель так и не пошел. Она прислала мне письмо, но я на него не ответил. В письме она жалела, что я не пришел в «Солодильню», и надеялась, что со мной ничего не случилось. Вполне в ее духе: все-таки сердце у нее доброе. Я снова залег в постель и отказался вставать. Жить продолжал у матушки, в комнате на втором этаже. Только спал да спал, сидел, пил, пытался накропать свою историю, потом рвал написанное, и так снова и снова. Звуки за окном успокаивали меня. Синяк на правом предплечье, который остался от ногтей Тима, так и не проходил. Надо было ей показать. Показать Ишбель. Время от времени я выглядывал из окна и смотрел на заледеневшие крыши. Сон и явь, мысли, тьма и свет — все смешалось, а голова превратилась в пузырь, готовый вот-вот взорваться. Сознание бродило по вершинам облаков, парило в тумане убийственного восторга. На месте головы образовалась глубокая пропасть. Вселенная навалилась на меня всем своим весом.