Эрик Сигал - Сильнодействующее средство

У Сэнди забилось сердце. Стараясь не выдать своего волнения, он небрежно произнес:

— Вы не могли бы позвонить в офис мисс Тауэр и спросить, не уделит ли она мне несколько минут?

Охранник крайне удивился, но виду не подал, и с подчеркнутой любезностью спросил:

— А вам назначена встреча, сэр?

— Не совсем. У меня к ней срочное дело. Но я готов подождать.

— Хорошо, профессор. Сейчас узнаю.

Он вернулся в будку и закрыл окно, чтобы Сэнди не слышал разговора. Тот внимательно следил за охранником, силясь по его позе и жестам угадать тон беседы. Ясно было только, что вначале старик был крайне смущен, а в конце испытал большое облегчение.

— Добро, профессор. У нее скоро просмотр отснятого материала, но она обещала принять вас до него. Дорогу знаете?

Сэнди был в подавленном состоянии, но этот вопрос чуть не вывел его из себя. «Ты что, спятил, Митч? — хотелось ему закричать. — У меня отец в этом кабинете провел полжизни!»

Он молча кивнул, а охранник продолжал как ни в чем не бывало:

— Вот и чудненько. А гостевая стоянка…

— Да знаю я! — раздраженно перебил Сэнди.

Он быстро поднял стекло и проехал к главному корпусу. На асфальте были отмечены места для машин начальства. Отец ставил там свою машину много лет, и все эти годы служители стоянки следили, чтобы краска не стерлась. Но сегодня — отчасти Сэнди был к этому готов — от имени отца не осталось и следа. На его месте значилось: «Ф. Ф. Коппола».

Разозлившись, Сэнди проследовал на гостевую парковку, вышел из машины и сердито хлопнул дверцей.

Потом прошел назад к главному зданию, минуя знакомые с детства декорации, которые теперь были похожи на города-призраки. То были свидетели времен, когда их с Рошель Таубман разделяло полмира. И он втайне ее боготворил.

Бегом преодолев лестницу на второй этаж, он на секунду остановился, чтобы пригладить волосы и поправить пиджак, после чего проследовал к двойным дверям с золотой табличкой:

«Ким Тауэр

Генеральный продюсер».

Сэнди взялся за ручку двери и, к своему смущению, почувствовал, что ладони у него взмокли. Оставалось надеяться, что она не станет пожимать ему руку.

Святилище охраняли два секретаря — женщина и мужчина. Парень был совсем молод и напоминал беззаботного курортника, женщина, лет тридцати с небольшим, имела строгий, элегантный вид.

— Добрый день, профессор Рейвен, — приветствовала она с понимающей улыбкой. — Меня зовут Элеонора, я секретарь мисс Тауэр. Как же вы на отца-то похожи! Фантастика! Мисс Тауэр сейчас говорит по телефону, как закончит, так сразу вас примет. Не угодно ли чашечку кофе?

— Нет, спасибо, — сухо ответил Сэнди.

— Тогда, может, чаю? Или воды?

Сэнди был так зол, что не хотел принимать никаких знаков внимания, исходящих из этого змеиного гнезда. Но он вдруг почувствовал, что очень устал, и согласился на кока-колу-лайт.

— С кофеином или без? — уточнила Элеонора.

Сэнди выбрал с кофеином, рассчитывая, что это поможет ему провести сражение длиной в полторы минуты. Это как максимум.

Вскоре раздался звонок селектора, и голос Рошель спросил, пришел ли Рейвен.

— Да, мисс Тауэр. Проводить?

— Нет, нет, — ответил голос. — Это же старый друг. Я сама к нему выйду.

Сэнди набрал воздуха, дверь кабинета распахнулась, и в приемную во всей своей красе выплыла Рошель Таубман.

Сэнди никогда не придавал большого значения женской моде. Весь его опыт в этой области сводился к тому, что он сообщал Джуди, хорошо ли она выглядит, либо, под усиленным давлением, объяснял, чем ему не нравится ее наряд.

Но из многочисленных интервью он знал, что Рошель одевается у модельеров, умеющих делать еще прекраснее и без того хорошие фигуры, а формам, безупречным от природы, придавать эффект атомной бомбы.

Рошель улыбалась.

— Сэнди, вот так сюрприз! Как я рада тебя видеть! Входи же.

К счастью, руки она не подала. Да и щеку для поцелуя не подставила — эти страхи мучили его всю ночь.

— Присаживайся. — Она показала на шикарные кресла, полукругом стоящие перед огромным столом с мраморной столешницей. — Бог ты мой… Я правда рада тебя видеть, — все еще улыбаясь, повторила она. — Чего-нибудь выпьешь?

— Нет, спасибо, — негромко отказался Сэнди. — Элеоора обо мне уже позаботилась.

Наступило молчание. Сэнди в упор смотрел на Рошель, ожидая, когда она проявит хоть малейший признак смущения. Или хоть каких-нибудь эмоций.

Наконец хозяйка кабинета произнесла:

— Что тебя привело к нам в Калифорнию?

«Вот так дела, — подумалось Сэнди. — О моем переходе сюда даже в газетах писали. Небось ничего, кроме „Варьете“, не читает».

— Вообще-то, я теперь живу здесь, — ответил он. — Работаю в Калифорнийском технологическом институте. Занят в новом проекте по генной инженерии.

— Генная инженерия? Наверное, очень интересная наука. Жаль, у меня совсем нет времени читать, но все, что связано с ДНК, меня просто восхищает.

— Ты знаешь про ДНК? — удивился Сэнди. В его голосе послышались снисходительные нотки.

— Самую малость. Мы пробовали сделать один фильм, помнится, название было «Двойная спираль». Но сценаристы не осилили.

Вторая пауза оказалась еще продолжительнее.

Рошель чувствовала, что ее чары, роскошный кабинет, многочисленные статуэтки Оскара на полках уже не впечатляют Сэнди.

Она благоразумно взяла инициативу на себя.

— Мне жаль, что с твоим отцом так получилось.

«Да как же так можно! — хотелось крикнуть Сэнди. — Сама его вышвырнула на улицу, а теперь говорит так, словно он попал в аварию».

— Мне тоже жаль, — нахмурился он. — Но наше с тобой огорчение — ничто в сравнении с тем, что чувствует человек, отдавший этой студии двадцать лет жизни.

— И потерявший почти двадцать миллионов казенных денег, — добавила она негромко, но с выражением.

— Рошель, я в это не верю! — возразил Сэнди. — Вначале он делал очень хорошие картины — и при скудном бюджете, позволь заметить.

— Вот что я тебе скажу, — заявила Рошель. — Сидни действительно когда-то был для студии ценным приобретением. Но когда это было! Сэнди, ты же ученый, тебе ли не знать, как все переменилось с тех пор, как мы были детьми.

Ее корректность окончательно взбесила Сэнди. Но он твердо решил тоже не повышать голоса.

— Прошу меня извинить, мисс Таубман, но насколько мне известно, кинематограф и наука — это разные вещи.

— В том-то и дело! — Она подалась вперед. — В кино самое важное — интуиция. По нашей статистике, большинство зрителей — это подростки. Разве можно требовать от шестидесятилетнего старика, чтобы он проникся современной молодежной культурой?

Разглагольствования Рошель его бесили. И одновременно он восхищался несгибаемостью и ловкостью, с какой она продолжала парировать его доводы.