Алтай 2009-01

— Паровоз набирает воду, — ответил охранник, одетый в солдатскую шинель и тяжелую мохнатую папаху. — Сейчас снова поедем.

У вагона показался Гузаков с двумя охранниками. Один из них нес несколько буханок хлеба, как поленья, положив их на руки, другой — полное ведро дымящейся картошки.

— На вокзале купил у бабок, — сказал Гузаков, увидев Яковлева. — Сейчас завтракать будем.

— Кто из поезда был еще на вокзале? — спросил Яковлев.

— Только наши. Тот, кого ты имеешь в виду, сидит, как мышь, в соседнем вагоне.

Паровоз засвистел, и поезд, скрипя и вздрагивая, начал набирать ход. Охранники подсадили на подножку сначала тех, кто бегал на вокзал за провизией, затем заскочили сами. Последним запрыгнул Гузаков.

— Ты посмотри, нет ли у нас отставших, — сказал он Яковлеву, — а я сбегаю в соседний вагон, проверю все ли там на месте.

Яковлев встал на верхнюю ступеньку и, держась за поручень, осмотрел поезд с первого вагона до последнего. Двери всех вагонов были заперты, на соседних путях не было ни одного человека. Он поднялся в тамбур и закрыл дверь. Из соседнего вагона вернулся Гузаков.

— Сидит со своими дружками, играет в карты, — сказал он, проходя мимо Яковлева.

— Никаких вопросов не задавал? — спросил Яковлев.

— Ни одного, — мотнув головой, ответил Гузаков. — Пошли завтракать, пока не остыла картошка.

Они специально не называли вслух имени того, кого имели в виду. Авдеев не должен был знать, что за ним установлена специальная слежка.

Яковлев вернулся в свое купе. Государь, одевшись, сидел за столиком, постель была убрана и лежала на верхней полке. Яковлев свернул свою постель и тоже положил ее на верхнюю полку. В дверях показался Гузаков. В одной руке он держал эмалированную миску с горячей картошкой, в другой — полбуханки хлеба.

— Чай сейчас принесет проводник, — сказал он, ставя миску на столик.

— Приятного аппетита, Ваше Величество, — произнес Яковлев, протягивая руку к картошке. — Александра Федоровна с Марией еще спят. Они позавтракают позже.

Государь взял в руки горячую картофелину, обмакнул ее в соль, отщипнул от ломтя кусочек хлеба. Яковлев раздвинул шторки, чтобы наблюдать проплывающий за окном вагона пейзаж. Он создавал ощущение свободы. Вдоль железной дороги тянулись бесконечные, начинающие уже кое-где зеленеть луга, и голубоватые, просвечивающие насквозь, еще не одетые в листву леса. Государь скользнул взглядом по бегущим за окном деревьям, потом резко повернулся и спросил:

— Вы можете честно объяснить мне все наши манипуляции с маршрутом?

Яковлев посмотрел на него невинными глазами. Он ничего не мог объяснить в эту минуту. В его голове еще не было четкого плана. Одно он понял ясно — в верхушке большевиков нет единства. Каждый вождь имеет свою группу сторонников, которая выполняет только его распоряжения. Ленин не знает того, что делают люди Свердлова на местах, но он, по всей видимости, и не хочет вникать в это. Ему хватает своих забот. Надо хотя бы мало-мальски обеспечить жизнь в Москве и Питере, попытаться выстроить отношения с европейскими странами, в первую очередь с Германией.

Троцкий, став наркомом иностранных дел, завоевывает славу, публикуя тайные документы российской дипломатии. Ему нет никакого дела до того, какой ущерб это наносит России. Ведь каждый документ, словно бомба, взрывается то в Лондоне, то в Париже или какой-то другой европейской столице. Троцкий с садистской настойчивостью пытается разнести вдребезги все то, чего российская дипломатия ценой невероятных усилий добивалась в течение многих десятилетий.

Одним из первых документов было опубликовано соглашение о Константинополе. В нем говорилось о том, что по взаимной договоренности стран Антанты после окончания мировой войны Константинополь вместе с проливом Босфор отойдет под юрисдикцию России. Троцкий назвал это аннексией и заявил, что Россия отказывается от каких-либо территориальных притязаний к другим странам. Но ведь мировая война началась именно из-за этих притязаний. Австрия претендовала на Балканы и часть Италии, Германия — на часть Франции и некоторые французские и английские колонии, Англия — на Иран, Афганистан и господство в мировой политике. Цель этих публикаций была одна — перессорить между собой всех, кого только можно. Создать у европейских государств и народов недоверие друг к другу.

О демократии и справедливости, именем которых совершалась революция, теперь не говорилось ни слова. Разгон законно избранного Учредительного собрания лучше всего показывал, какая именно демократия нужна большевикам.

И только одно объединяло вождей — стремление любой ценой покорить Россию, которая пока не очень-то и сопротивлялась этому. И одной из разменных карт в борьбе за власть у вождей революции была царская семья.

Когда Яковлев начинал думать о конечных целях революции, он не находил себе места. Он уже давно изжил в себе наивный революционный идеализм, поняв, что всякая новая власть может удержаться только на крови старой. Не пролив этой крови, нельзя утвердить себя в глазах народа. Но именно он, проливавший кровь ради революции, теперь не хотел ее. Счастье одних никогда не может быть построено на страданиях других. Когда Государь говорил, что придет время собирать камни, он имел в виду именно это. Сейчас он смотрел на Яковлева, ожидая ответа.

Но разве мог Яковлев быть откровенен с ним? Разве мог он посвятить его в тайну, которую боялся открыть самому себе? Ведь если они минуют Омск, тогда можно будет собирать под свои знамена всех, кто хочет служить России и демократии. Необходимо новое Учредительное собрание, которое разработает и примет новую конституцию. И руководить страной до принятия новой конституции должен Государь. Но пока об этом боязно даже думать. Яковлев опустил глаза и, стараясь выглядеть как можно спокойнее, сказал:

— Я только стремлюсь миновать Екатеринбург. Мне не хочется оказаться в этом городе. Я уже говорил, что не люблю его. — Яковлев вдруг вскинул голову, посмотрел в глаза Государю и спросил: — Скажите, Ваше Величество, а что вы думаете о новой жизни?

Николай поджал губы, немного помолчал, потом произнес глуховатым голосом:

— Народ доверчив. Ему хочется как можно быстрее превратить свои мечты в действительность, и он готов идти за тем, кто пообещает завтра же сделать это. В революционных газетах много наивности и несостоятельных обещаний. Но ведь в конце концов все возвращается на круги своя. Что будет тогда, когда придет это время?

— Вы знаете, о чем мечтает народ? — спросил Яковлев.

— Народ всегда мечтает о лучшей доле. Но очень часто он не хочет понять, что путь к этому долог и труден.