Гийом Мюссо - Спаси меня

Сэм был детским психиатром. Он разрабатывал теорию «сопротивляемости» и был уверен, что даже тот, кто пережил ужасную трагедию, может не рухнуть под тяжестью горя. Любой способен найти в себе силы начать все сначала. Сэм лечил детей, получивших тяжелейшие психические травмы, — тех, кто подвергся насилию, перенес тяжелую болезнь или смерть близкого человека.

Он знал, как помочь им справиться с болью и снова начать жить, но сам был не в состоянии следовать собственным советам. Год назад его жена умерла, и это его сломало.

Их отношения с Федерикой нельзя было назвать простыми. Они познакомились, когда были подростками. Оба выросли в Бедфорд-Стайвесант, самом бедном квартале Бруклина, который уверенно занимал первое место по количеству совершаемых здесь убийств, а торговцев крэком тут было больше, чем во всем остальном городе.

Родители Федерики были колумбийцами. Ей было шесть лет, когда они бежали из Медельина, не зная, что переезжают из одного ада в другой. Они не прожили в Америке и года, когда отец Федерики погиб от шальной пули во время перестрелки, которую устроили в их квартале два клана наркоторговцев. Федерика осталась с матерью, и та постепенно сдавала позиции алкоголю, болезням и наркотикам.

Федерика ходила в облезлую школу, окруженную помойками и свалками ржавеющих машин. Дышать было нечем, по улицам шныряли дилеры. В одиннадцать лет, переодевшись мальчиком, она сама стала продавать наркотики в мрачном притоне на Башуик-авеню. Это был Бруклин середины 1980-х. И еще это был единственный способ достать наркотики для матери. Именно мать научила ее главному правилу наркоторговли: сначала деньги, потом товар.

В школе она познакомилась с Сэмом Гэллоуэем и Шейком Пауэллом, которые были немного младше ее и сильно отличались от остальных. Сэм, не расстававшийся с книгой и державшийся особняком, был самым умным в классе. Его воспитывала бабушка. Он был единственным белым в школе и по полной огребал за это.

Шейк был воплощением неукротимой силы. В тринадцать лет он был ростом со взрослого мужчину и так же силен. Он выглядел как бандит, но у него было доброе сердце.

Трое друзей объединились, чтобы выжить среди окружавшего их безумия. Они идеально дополняли друг друга, и каждый находил в других то, чего не хватало ему самому. Колумбийка, белый и черный: сердце, ум, сила.

Они росли, стараясь держаться как можно дальше от того, что происходило вокруг. И достаточно насмотрелись на то, во что наркотики превращают других, чтобы им самим не захотелось попробовать. Сэму и Федерике и в голову не приходило, что они когда-нибудь покинут эту дыру. В их квартале можно было умереть в любую секунду. Жизнь в постоянной опасности отучала думать о будущем. У них не было ни планов, ни стремлений. Ни у кого вокруг не было планов.

Но обстоятельства сложились так, что они выбрались оттуда. Вдвоем. Сэм стал врачом, вытянул подругу детства в свою новую жизнь, и как-то само собой получилось, что они поженились.

Снег все не кончался. Тяжелые колючие снежинки падали и падали. Сэм не отводил взгляда от фотографии жены. Волосы Федерики были заколоты длинной шпилькой. На ней был тот самый фартук, который она всегда надевала, когда писала картины. Эту фотографию сделал Сэм. Получилось немного смазано. Как всегда.

Федерика не любила фотографироваться.

В больнице Святого Матфея никто не знал, откуда Сэм, а он никогда об этом не говорил. Даже когда они жили с Федерикой, он редко вспоминал о том мире, который они покинули.

Его жена была не очень общительной. Она спасалась от ужасов, которые пришлось пережить в детстве, и живопись помогла ей создать мир, в котором она чувствовала себя в полной безопасности. Здесь ей ничто не угрожало. Она так долго наращивала панцирь, что, даже покинув Бед-Стай, всегда держалась настороже. Сэм убеждал себя, что вылечит ее так же, как вылечил многих своих пациентов. Но вышло иначе. За несколько месяцев до смерти Федерика стала все дальше уходить в свой мир — в мир живописи и молчания. Они с Сэмом все больше отдалялись друг от друга. Однажды вечером, придя домой, Сэм обнаружил, что его жена решила расстаться с жизнью, которая стала для нее невыносимой.

Он впал в какое-то оцепенение. Федерика никогда не посылала настоящих, серьезных сигналов о том, что собирается покончить с собой. Он вспоминал, что в последнее время она даже стала спокойнее. Теперь-то он понимал: это означало, что она приняла решение и ждала смерти как избавления от страданий.

Сэм прошел все стадии горя — отчаяние, стыд, бунт… Но не было дня, когда бы он не спрашивал себя: «Что я должен был сделать? Чего я не сделал?»

Постоянное, чудовищное чувство вины не давало ему покоя. И речи не могло быть о том, чтобы начать жизнь сначала. Он продолжал носить обручальное кольцо, работал тридцать шесть часов в неделю и дежурил по несколько ночей подряд.

Иногда он приходил в ярость, сердился на Федерику. Упрекал ее за то, что она ушла, не оставив ему ничего, что могло бы удержать его на плаву: ни прощальной записки, ни объяснения. Он никогда не узнает, что же заставило ее пойти на такой отчаянный шаг. И с этим придется смириться. Некоторые вопросы остаются без ответа. Ничего не поделаешь.

Конечно, в глубине души он всегда знал, что его жена так и не оправилась от детских травм. Она по-прежнему жила в трущобах Бед-Стая, среди насилия, страха и разбитых пузырьков из-под крэка.

Бывают раны, которые не заживают. Их уже ничем не исцелить. Ему придется принять это, хотя он каждый день убеждает пациентов в обратном.

Где-то на кладбище старое дерево затрещало под тяжестью снега.

Сэм закурил и стал рассказывать жене, что произошло за неделю. Потом он замолчал. Ему было достаточно того, что он здесь, рядом с ней, и он снова стал вспоминать. Холод сковал его лицо. Снежинки кружили над ним, таяли на волосах, на пробивающейся щетине. Ему было хорошо. Здесь, рядом с ней.

Иногда по ночам после особенно трудного дежурства, когда усталость обостряла все чувства, с ним случалось нечто странное: ему казалось, что он слышит голос Федерики, видит ее на пороге палаты, за поворотом коридора. Он прекрасно знал, что этого не может быть, но ему нравилось думать, что у него есть еще одна возможность почувствовать, что она рядом.

Когда холод стал почти невыносим, Сэм решил, что пора возвращаться к машине. Он уже отошел от могилы, но вдруг вернулся обратно.

— Знаешь, Федерика… Я давно хотел тебе сказать…

Его голос сорвался.

— Я никогда не говорил тебе об этом. Вообще никому не говорил…

Сэм остановился на мгновение, словно еще не решил, стоит ли продолжать. Стоит ли все рассказывать тому, кого любишь? Наверное, нет. Но он продолжил: