Грэм Грин - Человек внутри

Он покачал головой, но она была упряма, упряма, как будто защищала то, во что верила всем сердцем и с каким-то страхом боялась получить доказательства того, что она заблуждалась. Она вдруг замерла, и это напугало его.

— Ты что-нибудь слышишь? — прошептал он, дрожь в голосе дошла до его собственного сознания и показала ему во вспышке отчаяния ту пропасть, которая разъединяла два мига, разделенные во времени минутами, — волшебные секунды, когда они стояли вместе, как влюбленные, храбрые и равные, а теперь — страх, унижение, неравенство.

— Нет, — сказала Элизабет. — Я ничего не слышу. Просто смотрю, насколько стемнело. Скоро надо будет зажечь свечу. — Она подошла к окну и выглянула наружу. Затем быстро обернулась. Ее пальцы, но Эндрю не обратил на них внимания, были сжаты. — Послушай, — сказала она, — нам сегодня будет нужна вода. Сходи с ведром к колодцу, пока не опасно. Ведро здесь, в углу. Принеси воды. — Она говорила энергично и властно, и Эндрю повиновался.

У двери, всматриваясь в ночь, которая распускалась снаружи как темный цветок, быстро раскрывающий свои лепестки, она показала ему направление.

— Вниз, по этой тропинке, — сказала она, — за теми деревьями. Две минуты ходу, не больше. — Все еще всматриваясь в ночь, она приказала: — Ну, иди, иди.

Он на минуту замешкался, и она сурово повернулась к нему.

— Не хочешь сделать для меня даже такой малости? — закричала она и подтолкнула его. Не говоря ни слова, подстегнутый ее командой, он нагнулся к ней, но она вслепую его отстранила. — Прощаться на две минуты, — усмехнулась она. — Я поцелую тебя, если ты скоро вернешься.

С ведром в руке он пошел вниз по тропинке, но мягкий, какой-то умоляющий звук этого «скоро» коснулся его щеки и заставил оглянуться. То, что он увидел, показалось ему белым цветком на гибком стебле, трепещущим в сумерках. Образ и на самом деле был не просто игрой воображения (одна рука протянулась в темноте и оперлась о дверь). Он не мог различить ее лица, было слишком темно, но мог представить себе знакомую улыбку в глазах, так как не увидел в них страха.

Слегка согнувшись под тяжестью ведра, Эндрю повернул обратно к коттеджу. Небо, затянутое темными тяжелыми облаками, подгоняло приближающуюся ночь. В просвете над головой судорожно светила одинокая звезда, распространяя бледное сияние меж суетливых облаков.

Затухая и вновь появляясь почти через равные промежутки времени, звезда напоминала вращающийся фонарь маяка и, скрывшись из виду, могла сиять иным краям в другой части земного шара.

На западе желтое сияние, быстро ослабевая, подсветило нижнюю кромку плывущей по небу грязно-серой тучи, набитой снегом. А на юго-западе тень теперь полностью окутала холм и утопила в темноте его презрительно поднятое плечо. Мороз пощипывал; смешавшись с физическим страхом, он вогнал Эндрю в долгую неприятную дрожь.

Тропинка к колодцу имела в длину около пятидесяти ярдов, коттедж скрывался за поворотом. Неуверенно пошатываясь под тяжестью груза, Эндрю завернул за угол. «Неразумно», — подумал он, видя, что дверь в коттедж открыта, и еще больше поразился опрометчивости свечи. Ее золотое сияние подчеркивало незащищенность двери, выливалось наружу из коттеджа ирастекалось по тропинке.

Эндрю поставил ведро на землю и отступил на шаг назад, у него пересохло во рту и перехватило дыхание. Крупный мужчина неуверенно и осторожно вступил в слабый круг света и Эндрю, прекрасно знавший непомерную тучность Джо, догадался по повадке, что это был он. «О Боже, — взмолился он, — помоги мне. Он поймет, что меня там нет, и бросится в погоню». Не дожидаясь, пока Джо войдет в коттедж, Эндрю сорвался с места. Только поравнявшись с колодцем, он почувствовал укол совести и остановился. «Элизабет одна в коттедже, но у нее есть ружье», — сказал он сам себе и долгие секунды ждал выстрела, которого не последовало. «Вернись, вернись, вернись», — говорило сердце дрожащей плоти, но его одинокий, многократно повторяющийся призыв не действовал среди множества причин, которое выдвигало испуганное тело. «Они ищут меня, они ее не тронут, — говорил он себе, — и снова: — Там должен быть Карлион. Он не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось». И наконец им овладело чувство раздражения против ответственности. «Она сама виновата», — сказал он себе.

«Почему она послала меня за водой? Почему не закрыла дверь? Она напрашивалась на неприятности. Если бы она хоть немного думала о моей безопасности, она была бы более осторожной». В конце концов, если он сейчас вернется, что он сможет сделать? Он безоружен.

И все же надо что-то делать, даже сопротивляющаяся плоть соглашалась с этим. Самое мудрое для обоих, без сомнения, пойти за помощью. Она говорила, что всего в миле отсюда есть сосед. Он осторожно пошел от стены к дороге, напряженно, испуганно всматриваясь, до рези в глазах, и прислушиваясь к малейшему звуку со стороны коттеджа, который остался за спиной. Его по-прежнему окутывало полное, странное и пугающее молчание. «Она даже не позвала меня», подумал он и был, против всякой логики, задет, даже невзирая на страх.

Хлопая крыльями, на него спикировала летучая мышь, и, чтобы защититься, он поднес к лицу дрожащие и прыгающие от нервного напряжения руки. Ветер свистел в ушах, а ему казалось, что это проносится мимо время. Летели минуты, которые раньше тянулись. Секунды пролетали так быстро, что их невозможно было различить, они сливались в один вращающийся пояс времени, приводимый в движение мотором, чьи удары были ударом его собственного сердца, а разнообразные шумы — шумами мозга.

Он не осмеливался бежать, ведь это значило бы забыть об осторожности. Эндрю вдруг увидел самого себя, маленькую черную фигурку, тупо и медленно переставляющую ноги, как путник, застрявший в обмелевшем болоте, в то время как секунды, минуты и, конечно, часы с ревом, все быстрее и быстрее проносились мимо.

Однажды он замер, увидев, как ему показалось, фигуру человека, который стоял под деревом и молча глядел на него. Сердце забилось в панике, достигшей своего предела, пока Эндрю всматривался, боясь чуть сдвинуться с места, чтобы его не заметили, пытаясь в темноте разобрать знакомые черты на невидимом лице.

Затем облака на миг расступились перед гордой оранжевой луной, и, прежде чем они сомкнулись вновь, человек оказался просто-напросто свисающим с дерева плющом.

Вот наконец и дорога, слабо поблескивающий вязкий путь на матовой поверхности темноты. Разбитая и изрезанная колеями, для ног Эндрю она казалась твердой, гладкой и безопасной по сравнению с тропинкой, с которой он свернул. Он побежал. Это успокаивало. Он чувствовал, что наконец действительно делает что-то для спасения Элизабет.