Ирада Вовненко - Влечение. Истории любви

– Света! – позвала она. – Я тебе шоколад сварила. Иди позавтракай!

Ответа не было. Анна прислушалась. Опустилась на корточки, приложила ухо к замочной скважине в форме скрипки. Тихо.

– Света, открой, пожалуйста, – сказала громко, ей было неприятно с собой, она подумала, что присваивает себе чужие права – беспокоиться об этой девочке в закрытой комнате.

Анна вернулась на кухню, налила в стакан минеральной воды, выпила. Вернулась в коридор. У нее не было никакого плана действий, никакого предчувствия, никакая интуиция и никакое ни сердце матери. Просто Анна вытащила из ящика для всякого инструментального мусора здоровенную железку на деревянной рукояти – долото? стамеска? – и отжала замок – да что там было отжимать – хлипкая межкомнатная дверь, латунная ручка блестела тускло и давила в левый бок.

Вошла в комнату, дочь лежала на полу, ноги врозь, на ее губах пузырилась зеленая пена.

«Скорая» приехала очень быстро, реанимобиль, разнаряженный как елка. Хмурый врач с глубокой складкой между бровей говорил отрывисто, действовал быстро, пустые облатки из-под таблеток, проглоченных Светланой, окинул мгновенно взглядом и все вздыхал, пока заправлял зонд ей в желудок.

– Откуда взяла? – спросил. – Наркоманка? Медработник?

Анна мотала головой, даже трясла, абсолютно не в лад, абсолютно не по делу, он понял и больше ничего не спрашивал. Фельдшер, полная уютная женщина, похлопала ее по руке и проговорила:

– Все будет в порядке, вы успели. Смотрите, она уже приходит в себя.

Светлана открыла глаза и посмотрела прямо на мать. В горле была резиновая полая трубка, и сказать Светлана ничего не могла. Сказала Анна: «Прости меня» – и наконец заплакала.

Оставив Светлану в отделении токсикологии, вышла в аптеку купить по списку необходимые лекарства и прочее, например зубную пасту, щетку, мыло. Тапочки. Какую-то удобную для больницы одежду. Казалось невозможным вернуться за всем этим домой, в комнату, где уже засохла на полу зеленая лужица, небольшая.

Вечером Анна заставила себя позвонить детскому доктору Олегу и очень коротко рассказать о случившемся. Слушать его ответа не стала, отключила телефон. Сидела на табуретке, обтянутой зачем-то марлей, смотрела на дочь. Она спала, в локтевую вену капал физраствор с глюкозой, на соседней кровати стонала женщина, бормотала что-то бессвязное, медсестра со сложной прической, не помещающейся под прозрачный чепец, сделала ей укол, и та замолчала. В окно стукнул тихо падающий лист, еще даже не желтый. И немедленно начался дождь, буквально залил стекла – нормальная питерская осень.

Через два часа Анна снова включила телефон, двенадцать сообщений о непринятых вызовах, три голосовых сообщения – стерла. Набрала номер Бориса, она знала, что дочери будет приятно увидеть отца завтра. Его голос взметнулся в ужасе, Анна успокоила, повторив много раз «все будет в порядке».

Кажется, она не спала ночью, на смешном марлевом табурете, впрочем, ей было все равно.

Детского доктора Олега она не видела после этого. В течение месяца по средам раздавался дверной звонок в середине дня. Она продолжала вести занятие, с улыбкой объясняя ученикам, что это ошиблись квартирой, иногда бывает.

«Любовь отрицает все. Это... свобода вдвоем. Но зачастую она не жалеет даже самых близких людей...»

Д испетчер Юлечка сегодня выглядит как-то странно. Я ожидаю текущего техосмотра своего рабочего автомобиля – «шевроле», порядковый номер для радиосвязи тридцать два – это редкий случай, когда провожу в офисе более пяти минут и могу рассматривать Юлечку. Может быть, поэтому она кажется мне необычно грустной.

Несмотря на вполне еще дневное, а для кого-то даже утреннее время – полдень, четверть первого, – включены электрические лампы, их свет придает лицам неприятный зеленоватый оттенок.

Юлечка очень невелика ростом, мягкие и очень тонкие волосы зачем-то постоянно придавлены тяжелым ободом, вроде бы обтянутым кожей, но каким-то шершавым на вид.

– Да ерунда, конечно, страшная, – говорит мне Юлечка, глазки у нее темные, бархатные, а веки красные, плакала? – ерунда полная, даже говорить не о чем...

Молчит пару минут, или даже меньше, смотрит вниз, в сторону, в никуда; я успеваю сделать глоток плохого чая в пакетике и подумать привычно, что чай необходимо заваривать в керамическом чайнике, предварительно сполоснув его кипятком. Аделаида Семеновна, например, имела коллекцию заварочных чайников, наиболее ценными считались английские – в виде предметов обихода – часов или швейной машинки; и китайские – ручной работы, из обожженной глины с вырезанными иероглифами на крутых бочках. Чайная церемония в семье проистекала по ее тщательно продуманному регламенту, не допускались разговоры на производственные или другие малоподходящие темы. Как правило, разговаривала она сама – делилась впечатлениями о просмотренном спектакле, посещала театры еженедельно, и синеватые билеты лежали веером на полочке под зеркалом, в передней.

Первое время Аделаида Семеновна постоянно поправляла мои ошибки в речи, в произношении слов, потом реже, потом перестала. «Я теперь говорю более правильно?» – «Нет, детка, теперь я тебя более люблю», – отвечала она.

– Напасть какая-то, – говорит мне Юлечка и детски шмыгает вздернутым носом, чуть пестрым от веснушек, – больше суток нет Интернета, не могу разобраться, в чем дело, а системщика Юрий Николаич только на вечер вызвал, ужас, ужас... – Она повторяет вполголоса: – Ужас, ужас, ужас... Еще до вечера и палкой не докинуть...

– А в чем проблема? – с деловым видом уточняю я, будто могу чем-то помочь в компьютерной пусконаладке.

– Да если бы я знала! – отрывисто вскрикивает Юлечка и смеется таким смехом, за каким обычно следует рыдание. Оно и следует.

Испуганно приближаюсь к Юлечке, несмело трогаю ее за прыгающие плечи, она бормочет в ладони, прижатые к лицу:

– Не могу, я же не могу так, мне проверить почту, мне два ящика только, и Вконтакте сообщения, и еще на двух сайтах, очень-очень важных, я не могу, я не могу, я не могу, как дожить до вечера-то...

– Юлечка, – я пытаюсь говорить спокойно, – Юлечка, но ведь в Санкт-Петербурге, насколько я знаю, можно выходить в Сеть не только с нашего офисного компьютера... Интернет-кафе, например, да вот здесь же, на Конюшенной, компьютерный клуб есть, в двух шагах...

Юлечка резко вскидывает голову, серые глаза через блестящую линзу слез смотрят с надеждой.

– А слушай, можно я тебя попрошу? Ты же все равно пока здесь, да? Не посидишь буквально десять – пятнадцать минут, а я сбегаю, как ты говоришь? Интернет-кафе? Как это мне в голову-то самой не пришло!

Юлечка даже шлепает слегка себя по лбу, уже улыбается, впрыгивает в свое нетеплое элегантное пальто и быстро-быстро тараторит радостно: