Харуки Мураками - 1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь

Так вот как начинают с нуля?

Пожалуй. Когда терять больше нечего. Кроме собственной жизни. Все просто. В кромешном мраке губы Усикавы рассекла улыбка, похожая на порез от ножа.

Жизнь Аомамэ похожа на запутанный лабиринт. Она не в состоянии предсказать, что с ней может произойти в этом 1Q84 году — в мире, где не срабатывают ни обычная логика, ни накопленные знания. И тем не менее она чувствует, что через несколько месяцев родит в этот мир ребенка. С одной стороны, это всего лишь предчувствие. С другой стороны — почти уверенность. Хотя бы потому, что сама эта установка — родить ребенка — заставляет вещи и события двигаться куда-то еще. Так, по крайней мере, ей кажется.

А еще она помнит последние слова Лидера. «Тебе предстоят нелегкие испытания. А потом ты увидишь, что наступит, когда эти испытания закончатся».

Он что-то знал. Что-то очень важное. И пытался передать мне это знание абстрактными словами — как хочешь, мол, так и понимай. Возможно, это испытание и должно было подвести к смертельной черте. И я, собравшись покончить с собой, пошла с пистолетом к рекламному щиту «Бензина Эссо». Только не умерла, а вернулась обратно. И обнаружила, что беременна. Возможно, и это было заранее предрешено.

В начале декабря несколько дней подряд дул сильный ветер. Прибивал листья дзельквы к пластмассовой балконной решетке. Завывал меж голых ветвей деревьев, предупреждая о грядущих холодах. Все жестче и отточенней каркали, перекликиваясь, вороны. Пришла зима.

Уверенность в том, что ребенок от Тэнго, с каждым днем крепнет. Теперь Аомамэ воспринимает это как неоспоримый факт. Убедить в этом кого-либо постороннего ей бы, конечно, не удалось. Но для нее самой никаких аргументов не требуется. Все понятно и так.

Если я забеременела без соития — от кого, как не от Тэнго?

С начала ноября она стала набирать вес. На улицу не выходила, но каждый день выполняла много физических упражнений, а питание ограничивала. С двадцати лет ее вес не менялся — пятьдесят два килограмма, не больше. Но теперь стрелка весов зашкаливала за пятьдесят четыре и назад уже не возвращалась. Лицо стало чуть круглее. Определенно, Кровиночка внутри заявляла, что собирается потолстеть.

Вместе с Кровиночкой она продолжает наблюдать за детской площадкой. Сидит на балконе и ждет, когда же на горке появится силуэт рослого молодого мужчины. И, поглядывая на две молодые луны в декабрьском небе, легонько поглаживает низ живота под шерстяным одеялом. Иногда безо всякой причины из ее глаз текут слезы. Сбегают по щекам и растворяются в шерстяном пледе на коленях. Возможно, это слезы одиночества. Или тревоги. Возможно, из-за беременности она стала сентиментальной. А может, студеный ветер просто раздражает ее слезные железы, вот и все. Как бы то ни было, слез она не сдерживает и не вытирает. Текут себе, да и ладно.

Когда слезы иссякают, она продолжает нести свою одинокую вахту. Нет-нет, напоминает она себе. Я больше не одинока. У меня теперь есть Моя Кровиночка. Нас теперь двое. Мы смотрим на две луны и ждем появления Тэнго.

Иногда она подносит к глазам бинокль и фокусирует его на безлюдной горке. Иногда взвешивает на ладони пистолет. Защищать себя, ждать Тэнго и вскармливать Кровиночку, мысленно повторяет она. Таковы сегодня мои обязанности.

Однажды, следя под холодным ветром за детской площадкой, Аомамэ понимает, что верит в Бога. Это открытие приходит внезапно. Будто ноги, увязшие в топком болоте, вдруг находят твердую почву. Ощущение необъяснимое. Такого она от себя уж точно не ожидала. Бога она ненавидела — всю жизнь, сколько вообще себя помнит. А если точнее — отвергала людей и систему, игравших роль посредников между Богом и ею. Долгое время эти люди и их система были для нее синонимом слова «Бог». А ненависть к ним и казалась ей ненавистью к Богу.

Они окружали ее с рождения. От имени Бога повелевали ею, командовали и загоняли ее в тупик. От Его имени отнимали у нее время и свободу, заковав ее душу в тяжелейшие кандалы. Проповедовали Его доброту, но куда чаще рассуждали о Его гневе и нетерпимости. В одиннадцать лет, набравшись храбрости, Аомамэ наконец смогла убежать от них. Но для этого ей пришлось пожертвовать очень многим.

Не будь в этом мире Бога, — часто размышляла она, — моя жизнь наверняка была бы гораздо проще, светлей и богаче. Я росла бы обычным ребенком, без обиды и страха, детство теперь вспоминалось бы добрым и прекрасным, а сегодняшняя моя жизнь была бы куда спокойней и полноценнее.

И все же придется признать: касаясь ладонью живота и глядя сквозь балконную решетку на пустующий парк, глубоко в душе она чувствует, что все-таки верит в Бога. Как подсознательно верила в него всякий раз, когда машинально повторяла слова молитвы, сложив ладони. Вера пронизывает ее до самых костей. Ни логика, ни эмоции над этой верой не властны, и никакой ненавистью или обидой ее из души не изгнать.

Только это — не их Бог, а мой, — понимает она. — Я приняла его в себя ценой своей жизни, когда осталась с истерзанным телом, ободранной кожей и вырванными ногтями, без грез, надежд и воспоминаний. Мой Бог не имеет облика. Не носит белых одежд и длинной бороды. У Него нет ни правил, ни догм, ни святых писаний. Он не награждает и не наказывает. Ничего не дарует и не отбирает. Не обещает Царства Небесного и не пугает преисподней. Жарко вокруг или холодно — он просто есть.

Иногда Аомамэ вспоминает слова, сказанные Лидером перед смертью. Этот густой баритон она не забудет уже никогда. Как и тоненькую иглу, вонзившуюся в основание его черепа.

— Без света не может быть тени, а без тени — света. Добром или злом являются LittlePeople — не знаю. Подобные вещи — за гранью нашего понимания. LittlePeople живут в контакте с людьми уже очень давно. С тех далеких времен, когда добро и зло еще не разделялись в наших сердцах и сознание наше пребывало во мраке.

Противостоят ли друг другу LittlePeople и Бог? Или все это — части единого целого? Аомамэ не знает. Но понимает, что должна защитить Кровиночку, а для этого нужно поверить в Бога. Точнее — признать, что она в него верит.

Она размышляет о Боге. Он не имеет формы, и в то же время может принимать любое обличье. Перед ее мысленным взором вновь проплывает супермодный «Мерседес»-купе. Последней модели, новехонький — только что от дилера. Из него выходит элегантная женщина средних лет. Прямо посреди хайвэя снимает с себя чудесное весеннее пальто, укрывает им голую Аомамэ от холодного ветра и бесстыжих взглядов зевак на дороге. И без единого слова возвращается к своему серебристому «мерсу». Она знает. Прекрасно знает, что Аомамэ беременна и что ее необходимо защитить любой ценой.