Карин Альвтеген - Предательство

Может, она уже приняла решение и сейчас готовится к старту. Может, она сейчас повернется к нему и скажет все как есть, мол, пока он отсутствовал, она сделала выбор. Признается, что встретила другого и хочет жить с ним. Он должен опередить ее, должен срочно дать ей понять, что готов бороться за все, что их связывает, что он исправится, если получит шанс. Она должна осознать, что ее решение основано на ложных представлениях.

Он вдруг почувствовал, что вот-вот расплачется, захотелось подойти к ней, обнять. Стать сзади и рассказать все как есть. Раз и навсегда покончить с ложью. А когда между ними больше не будет обмана, они снова станут близкими.

Когда они прекратили разговаривать друг с другом? Да и могли они хоть когда-нибудь разговаривать друг с другом так, как он разговаривал с Линдой? Почему с Линдой ему было так легко, а с Эвой нет, несмотря на то что они пятнадцать лет знают друг друга? Ей известно о нем больше, чем кому бы то ни было. Она не может быть врагом. У них слишком много общих воспоминаний. У них Аксель.

Эва, пожалуйста... Прости. Прости меня.

Нет. Невозможно, выше человеческих сил — произнести эти слова, признаться в измене, во лжи, даже учитывая, что сама она ничем не лучше. Он не может пойти на такое испытание — по крайней мере, пока не увидит ее реакции и не поймет, собирается ли она его выгонять. Но он должен попытаться приблизиться к ней, времени мало, нужно достучаться до нее, пока не поздно. Пока она не повернулась и не сообщила о своем решении.

— Я соскучился по тебе.

Она не обернулась, но ее рука застыла на полпути между мойкой и вазой.

Он и сам услышал, как непривычно звучат его слова. Как будто даже помещение отреагировало. В этих стенах давно никто ничего подобного не произносил, и он задумался, а правда ли то, что он только что сказал. «Соскучился» — это ли он чувствует? В прямом смысле? Да. Он соскучился по ее преданности.

— Я думал, пока меня здесь не было, ты же говорила, что я должен подумать... и я хочу попросить прощения за то, что так некрасиво вел себя в последнее время. А еще я вспомнил о туре в Исландию, который ты купила. Мне бы очень хотелось туда поехать.

Ее рука снова переместилась от мойки к вазе.

— Я отказалась от поездки.

— Мы закажем новую. Я сам закажу.

С излишней горячностью. Почти отчаянно. Яростная попытка прорваться, получить первый отклик, чтобы понять, куда они движутся. Проклятие, он снова подчинен ее воле, все снова решает она. А он за одну секунду лишился способности к действию, которую обнаружил в себе за последние пол года.

Зазвонил телефон. Она успела первой, хотя он стоял ближе. Он колебался, потому что ему казалось, что они не должны отвечать.

— Эва.

Она бросила на него быстрый взгляд, когда поняла, кто звонит. Как будто боялась себя выдать.

— Я пока не успела. Можно, я перезвоню немного позже?

Что не успела?

— Хорошо, так и сделаю. Пока.

Она нажала «отбой» и положила телефон на место.

— Кто это был?

— Папа.

Соврала, даже не глянув в его сторону. Это тот. Другой.

Надо каким-то образом выбраться из унизительного положения. Это он в последнее время вел себя некрасиво, а она может спокойно притворяться обиженной и вынуждать его заискивать. Он должен заставить ее признаться. Но не обвиняя — в этом случае она своего не упустит, и к тому же у нее появится законное основание нанести ответный удар. Нет, пусть сама себя разоблачит.

Она вернулась к розам, хотя все они уже стояли в вазе по стойке «смирно».

Надо попытаться. Она должна среагировать.

— Кстати, привет от Янне.

— Спасибо. Как у них там?

— Хорошо. Он сказал, что видел тебя в каком-то ресторане.

— Вот как.

— Ты его не заметила. Он в шутку поинтересовался, что это за юноша, с которым ты вместе обедала?

Держа в руках вазу с розами, она повернулась к нему:

— Юноша?

— Ну да, какой-то молодой парень, с которым ты любезничала за столиком.

— Ничего такого я не помню. Когда это было?

— Примерно неделю назад. Я точно не знаю.

— Это была не я. Он обознался.

Спокойна, как удав. Он ее не знает. Интересно, она всегда так умело врала? Может, она уже не в первый раз крутит роман у него за спиной, а что, возможностей для этого у нее было хоть отбавляй. Все эти командировки, сверхурочные работы. Даже если она не обедала с ним, слово «юноша» должно ее насторожить. Любовник на десять лет младше ее.

Он почувствовал, как растет гнев и вот-вот выплеснется на нее. Она поставила вазу на стол в гостиной и теперь поправляла цветы, как будто хотела добиться идеальной симметрии.

Он вышел и направился к ванной, ощущая острую потребность принять душ и смыть с себя события последних суток.

Проверил шкафчики. Никаких забытых зубных щеток. Содержимое корзины для мусора только что вынесли, поместив в нее новый полиэтиленовый мешок. В стиральной машине лежало постиранное белье, он открыл дверцу, чтобы развесить его.

Синие спортивные брюки Акселя, Эвин черный свитер. И пара черных кружевных трусов-стрингов, которых он никогда раньше не видел. Он зажал их указательным и большим пальцами, как пинцетом, и почувствовал отвращение при мысли... Какая гадость. Вот как она, оказывается, одевается, когда идет куда-нибудь с этим левым мужиком. Ради него самого она, во всяком случае, ничего подобного не надевала.

Он взял эти два предмета и развесил их так, чтобы она сразу увидела их, когда войдет в ванную. Чтобы поняла, что он все заметил. И начала беспокойно размышлять, почему он ничего не сказал.

Он снова поднялся по лестнице и пошел в спальню. Кровать заправлена, покрывало на месте. Как теперь спать в этой постели?

Он выдвинул верхний ящик комода, в котором она держала свое белье, порылся среди привычных плотных трусов, предназначавшихся для него. А потом слева среди бюстгальтеров нашел еще одну незнакомую принадлежность. Черный кружевной лифчик-«пуш-ап», которого он тоже никогда раньше не видел. Она гремела чем-то на кухне, он взял в руки черное кружево, и его накрыло видение — она и тот другой в двуспальной кровати сзади него, возбужденные руки этого сопляка наконец справляются с маленькой застежкой и обнажают ее грудь. Подавляя желание ворваться на кухню и швырнуть тряпку прямо в лицо страдалице, он несколько раз глубоко вздохнул. Он уже собирался закрыть ящик, когда на глаза ему попалось кое-что еще. Уголок чего-то красного. Запирающийся дневник с ключом, свисающем на серебристой нитке из замка в форме сердца. Дневник? С каких пор она занимается такими вещами? Звуки из кухни свидетельствовали, что она по-прежнему там. Он быстро открыл замок ключом и начал листать. Чистый, без записей. Ни слова ни на одной странице. В тот момент, когда он уже возвращал его на место, что-то упало ему в руку, а на внутренней стороне обложки он увидел надпись.