Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

Эд разворачивает машину, и мы въезжаем на бывшую римскую дорогу. После римлян по ней шли пилигримы, направлявшиеся в Святую землю. Церковь Святого Николая была местом отдыха и восстановления сил. Интересно, думаю я, стояло ли тогда здесь это предприятие с прессом. Возможно, пилигримы втирали масло в свои усталые ноги. Однако мы просто ищем пресс, который превратит мешки наших чёрных оливок в бутылки масла. Два из рекомендованных нам предприятий уже закрыты. На третьем по лестнице спускается женщина и говорит, что мы опоздали, оливки надо было давно собрать, а сегодня луна не та. «Да, — отвечаем мы ей, - знаем». Её муж уже закрыл пресс на зиму. Она отправляет нас на другое предприятие. Но когда мы приезжаем [4] В этом месте в печатном издании, по-видимому, опечатка. Напечатано: " призжаем ". Примечание корректора от lib.rus.ec туда, два работника уже моют шлангом оборудование. Слишком поздно. Они отсылают нас на большой пресс возле города.

Пока мы едем, я разглядываю зимние сады. У всех растут бледные с длинным стеблем испанские артишоки (на местном диалекте они называются gobbi — горбуны), капуста, салат радиччио. У многих растёт по нескольку сортов артишоков. До самой зимы я не знала, что бывает так много сортов хурмы. Эти деревья, на голых ветвях которых болтаются лакированные оранжевые фрукты, кажутся набросанными быстрыми ударами кисти в той технике, в какой рисуют японцы.

Мы приехали на большой пресс. Тут все так заняты, что никому нет до нас дела. Мы бродим по территории, наблюдая за процессом, и у нас пропадает всякое желание отдавать сюда на отжим наши драгоценные оливки. Всё выглядит каким-то бездушным. Где большие каменные колеса? Мы не можем быть уверены, что тут не применяют нагрев, а ведь считается, что от этого вкус становится хуже. Мы видим, как входит клиент, как взвешивают его товар. Потом видим, как оливки погружают в большую тачку. Может быть, все оливки и одинаковые и их смешивание не имеет значения, но нам бы хотелось получить удовольствие от масла с той земли, на которой работали мы сами. Мы уезжаем, и остаётся последняя надежда — небольшой пресс возле Кастильон-Фьорентино. Там к двери здания прислонены три огромных каменных колеса, внутри здания штабелями стоят деревянные ящики с оливками. На каждом написано имя владельца. Да, они могут отжать наш урожай. Нам надо приехать завтра.

В полдень становится тепло и ясно. Марко даёт разрешение начать сбор. Луна или не луна, но мы начинаем. Стараемся делать это быстро. Высыпаем свои корзины в бельевую корзину, а по мере её наполнения пересыпаем оливки в мешок. Некоторые падают на землю, но в целом собирать их легко. Хорошо, что нет ветра, иначе пришлось бы расстилать под деревьями сеть. Сияющие чёрные оливки пухлые и твёрдые. Любопытствуя, каковы они на вкус, я надкусываю одну: вкус её оказывается таким же, как у квасцов. Как же кто-то додумался их консервировать? Несомненно, те самые люди, которые впервые набрались храбрости попробовать устрицу. Лигурийцы имели обычай консервировать оливки, подвешивая их в мешках в море: на материке их коптили зимой в очагах; этот способ и я бы попробовала. По ходу работы нам становится жарко, и мы снимаем куртки, потом свитера. Вешаем одежду на деревья. Вдали синеет полоска Тразименского озера. К трём часам мы сняли оливки — все до единой — только с двенадцати деревьев.

Я снова облачаюсь в свитер. Дни тут зимой короткие, солнце уже двинулось к гребню холма. К четырём наши красные пальцы уже не гнутся, и мы бросаем работу, волоком тащим мешок и корзину вниз по террасам, в подвал.

Не в первый раз за то время, что мы живём здесь, всё моё тело болит. Сегодня особенно ноют плечи.

Я долго отмокаю в пенистой ароматной ванне, потом делаю себе массаж. Я предусмотрительно поставила на радиатор масло для тела, чтобы оно согрелось. Мы приехали всего на двадцать дней, каждая минута на счету. Мы заставляем себя отправиться в город, чтобы купить продукты. Через три дня приезжает моя дочь со своим бойфрендом Джессом. Мы запланировали отметить здесь праздники. Мы приезжаем в город как раз вовремя: лавки открываются после сиесты. Странно, уже стемнело, а город возвращается к жизни. Ветер раскачивает светящиеся гирлянды, протянутые через узкие улочки. Возле супермаркета, где мы отовариваемся, стоит ветхое искусственное деревце (единственное в городе), а в магазине выставлены большие корзины с подарочными пакетами продуктов.

В барах продаются всевозможные сладости и в цветных коробках — более лёгкий, итальянский вариант нашего рождественского кекса с цукатами и орехами, panettone — кулич. В нескольких лавках мы увидели самодельные гирлянды — для украшения, а ясли мы видим во всех церквях и во многих окнах. Все говорят: «Мои лучшие пожелания». Никакой суеты. Похоже, не будет ни подарочных упаковок, ни рекламной шумихи, ни безумных метаний, чтобы купить что-нибудь в последнюю минуту.

Окно лавки «Фрукты-овощи» запотело изнутри. Снаружи, там, где летом стояли корзины фруктов, теперь стоят корзины с грецкими орехами, каштанами и душистыми клементинами — крошечными мандаринами без косточек. Мария Рита внутри лавки, в большом чёрном свитере, расщепляет фисташки.

— Ах, как прекрасно! — восклицает она, увидев нас. — С возвращением! — На том месте, где были роскошные помидоры, она соорудила горы испанских артишоков, которых я никогда не пробовала. — Ты их отвари, но сначала надо снять все волокна. — Мария Рита расщепляет стебель и отдирает волокна, похожие на сельдерей. — Быстро брось в воду, подкисленную лимоном, а то почернеют. Потом вскипяти. Теперь их можно будет есть с пармезаном и с маслом.

— Сколько с меня?

— Достаточно, хватит, синьора. Потом в печь. — Вскоре она рассказывает нам, как приготовить тост, натёртый чесноком, на гриле в камине, с нарезанной чёрной капустой, поджаренной на сковороде с чесноком и маслом.

Мы покупаем апельсины-королёк и крошечную зелёную чечевицу, каштаны, зимние груши и маленькие яблочки, имеющие винный вкус, а ещё брокколи, которую я раньше никогда не встречала в Италии.

Мария Рита объясняет:

— Чечевицу принято есть в Новый год. Я всегда добавляю к ней мяту. — Она кладёт в наши сумки все компоненты для ribollita — зимнего супа.

У мясника в продаже новые сосиски, их связки висят на шкафу с мясом. Владелец, человек с носом в форме сосиски, толкает Эда локтём и разыгрывает сценку: бормочет молитву над чётками, а потом указывает на длинные гирлянды жирных сосисок. Мы не сразу улавливаем связь, и ему это кажется очень смешным. В шкафу лежат ещё не ощипанные перепёлка и несколько птиц, которые выглядят так, будто им в самый раз петь на дереве. На одной из развешанных по стенам цветных фотографий имя мясника написано на ягодицах нескольких огромных белых коров, источника бифштексов долины ди Кьяна, прославившего Тоскану. На снимке Бруно жестом собственника обхватил за шею крупное животное. Владелец лавки манит нас за собой. Он открывает дверь морозильной камеры, мы входим вслед за ним. На крюках с потолка свисает корова размером со слона. Бруно ласково хлопает её по ягодицам.