Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

В эпоху Возрождения было принято открывать Вергилия и наугад выбирать какую-нибудь строчку: считалось, что по ней можно предсказать будущее или узнать ответ на волнующий вопрос. На Юге мы обычно открывали Библию. Люди всегда умели находить «откровения»: этруски гадали по внутренностям священного животного, читали зловещие знаки на его печени, а греки искали смысл в рисунке полёта птиц и зверином помёте. Я открываю Вергилия, и мой палец замирает на строчке «Годы уносят всё, в том числе и разум». Не очень вдохновляет.

Летом Тоскана — земля засушливая, но в этом году она невероятно зелёная. Из патио мы видим, как террасы мягкими складками спускаются с холма. Сегодня нет смысла шевелиться. Фазан клюёт мою грядку салата. Под жгучим солнцем я читаю о святых. О Джулиане Фальконьери, перед смертью попросившей положить ей на грудь хлеб святого причастия, который растворился в её сердце и исчез. О Коломбе, питавшейся только хлебом святого причастия. О Веронике, жевавшей пять семечек апельсина в память о пяти ранах Христовых. Эд приносит сэндвичи и чай со льдом, в него добавлено немного персикового сока. Я всё больше восхищаюсь женщинами-святыми, их политикой отказа. Возможно, это нейтрализует сладострастие итальянской жизни. Никогда не знаешь, почему тебя вдруг что-то привлекает или увлекает, это остаётся загадкой. Почему человек вдруг покупает четыре книги об ураганах или обо всех операх Моцарта?

Причина осознаётся иногда намного позже. Возможно, я тоже изменюсь благодаря этим необычайным женщинам.

Появляется Примо со старыми кирпичами, и Фабио начинает их чистить. Он работает, превозмогая боль. На следующей неделе ему выдернут четыре сгнивших зуба, все одновременно.

Инструменты Примо для выкладывания пола — верёвка и длинный уровень. Он настоящий умелец, инстинктивно чувствует, где надо постучать, что и как лучше сделать. После того, как все камни вытащены, уровень полов между двумя комнатами практически выровнялся, и Примо устраивает в дверном проёме небольшой, едва заметный подъём. Рабочие начинают стучать по камням, выравнивая их. Фабио обрабатывает кирпичи каким-то сильно визжащим механизмом, вверх летит облако красной пыли. Его руки по локоть становятся ржавыми. За всем этим так интересно наблюдать. Вскоре пол уложен, его рисунок повторяет рисунок пола в соседней комнате: это переплетающиеся буквы «L».

Приезжают наши гости: Симона, коллега Эда, — она отмечает получение научного звания поездкой в Грецию, и Барбара, бывшая студентка Эда, которая после двухлетнего пребывания в Польше в Корпусе мира направляется в Африку. Мне кажется, что Италия всегда была перекрёстком многих путей. Средневековые паломники в Святую землю огибали Тразименское озеро. А сколько потом паломников пересекало Италию: наш дом — отличное место для того, чтобы отдохнуть несколько дней. Мадлен, моя итальянская подруга, и её муж Джон из Сан-Франциско придут к ланчу.

Сегодня последний день ремонта. Поэтому предстоящий ланч для нас двойной праздник. Мы купили выпечку у Витторио — его хрустящие булки просто воздушные. Мы также заказали трюфели, песто и горошек с копчёным окороком. Ещё будут помидоры с моцареллой, оливки, сыры, нарезка местных сортов салями, салат из базилика и из рукколы, растущей на нашем участке. Вино мы купили в Трерозе — это шардоне «Салтерио», пожалуй, лучшее белое вино из всех, какие я пробовала в Италии. Многие шардоне, особенно произведённые в Калифорнии, мягко говоря, невкусные. А у этого вкус приятный, персиковый.

Длинный стол под деревьями накрыт жёлтой в клетку скатертью, на нём стоит корзинка с золотистым дроком. Мы предлагаем вино рабочим, но нет, они спешат поскорее всё доделать. Они распределяют цемент по полу, чтобы он заполнил трещины между кирпичами. Потом они моют пол, рассыпают опилки и сметают их. На участке они выстроили колонны для нашей каменной раковины, два года простоявшей в старой кухне. Примо просит Эда помочь сдвинуть камень. Наш гость Джон тоже берётся за раковину, и, поднатужившись, они ставят её на место. «Девяносто килограммов или сто», — говорит Примо. После этого рабочие собирают свои инструменты, и всё — комната готова. Примо остаётся кое-что подправить. Он берёт ведро цемента и замазывает небольшие трещины в каменной стене, затем идёт наверх, чтобы закрепить несколько отставших кафельных плиток пола.

Наконец-то. Сегодня завершился ремонт, тянувшийся три года. Мы сидим в компании друзей в своём замечательном доме — всё именно так, как я рисовала в воображении. Я иду в кухню и начинаю раскладывать местные сыры на листья винограда. Я предвкушаю удовольствия трапезы. На мне белое льняное платье с короткими рукавами, которые торчат как крылышки. Прямо надо мной Примо скребёт пол. Я поднимаю голову. Он удалил две плитки, и в потолке образовалась дыра. Как раз в тот момент, когда я наклоняюсь к тарелке с сырами, Примо нечаянно спотыкается о ведро, и цемент льётся мне на голову! Мои волосы, платье, руки, сыры, пол! Я смотрю наверх и вижу его испуганное лицо: он выглядывает в дыру, как херувим с фрески.

Я ещё не окончательно потеряла чувство юмора. Я выхожу к столу, с меня стекает цемент. Сначала у всех отвисают челюсти, потом все смеются. Подбегает Примо и бьёт себя по лбу ладонью.

Пока я отмываюсь в ванной, гости наводят порядок. Когда я выхожу, они вместе с Примо сидят вдоль нагретой солнцем стены, и Эд спрашивает его, как дела у Фабио. Его не было на работе всего два дня, а через месяц у него будут новые зубы. Теперь Примо обязан присоединиться к нашему пиру. Гости пьют за окончание проекта. Эд и я тоже поднимаем бокалы. Примо просто наслаждается. Он рассказывает о своих зубах. Пять лет назад они у него так болели — он берётся за голову и наклоняет её, как бы стеная, — что он сам вытащил себе зуб плоскогубцами. «Оттуда, оттуда», — кричит он, делая такое движение, будто вытаскивает зуб изо рта. Иногда это слово по-итальянски звучит выразительнее, чем по-английски.

Я не хочу, чтобы он уходил. Он был таким милым и таким аккуратным каменщиком. Работа выполнена безупречно. Да, я хочу, чтобы он ушёл! Этот проект был рассчитан на пять дней, а сегодня идёт двадцать первый. Конечно, никто не мог предвидеть всех сложностей. Он вернётся на следующее лето — переложить кафель в ванной с бабочками и обновить кирпичную кладку в погребе. Он втаскивает тачку в свой «эйп». «Всё это небольшие проекты, синьора, на пять дней...»

Фонтаны всех церквей высохли. Я провожу ладонью по пыльным мраморным раковинам: увы, ни капли, нечем остудить взмокший лоб. Июльская жара в Тоскане не пощадит ничто живое, но каменным церквям она нипочём: они задерживают зимнюю сырость, медленно отдавая мрачную прохладу в течение всего лета. Когда я вхожу в эти церкви, мне кажется — я вступаю в осязаемую, ощутимую тишину. В огромной церкви Сан-Бьяджо под Монтепульчиано ощущается лёгкое, воздушное спокойствие. Если, стоя прямо под куполом, что-нибудь сказать или хлопнуть в ладоши, эхо сверху тотчас же вернёт тебе звук. И ответ этот будет резким, грубым. Можно подумать, что там, наверху, рядом с фресками, парит смешливый ангел, хотя скорее всего там отдыхает обыкновенный голубь.