Татьяна Щербина - Крокозябры (сборник)

— И что? — Феля мечтала о штабелях больше всего на свете.

— И ничего не получалось. Женщине нужно внимание, нежность, забота, понимаешь? Не две недели, а все время.

— А что через две недели? — Феля заинтересовалась.

— А то, что тебя присваивают, начинают требовать. Но саму тебя замечать перестают. Говорят, есть и другие мужчины, не знаю, может, тебе повезет. Не может, а обязательно повезет, ты — Фелиция!

— Я бы даже хотела, чтоб от меня чего-нибудь требовали, — вздохнула Феля.

На выпускном балу у нее было самое красивое платье, как у невесты. «Очень дорогое, — сказала мама. — Но оно тебе еще пригодится». И ее пригласил на танец одноклассник, будто впервые ее увидевший, и они целовались.

На следующий день Феля взяла оставшуюся неиспользованной школьную тетрадку и написала печатными буквами: «Книга счастья». Подумала и продолжила: «Запись первая. Я целовалась. 23 июня 2003 г.».

Она поступила на экономику, само собой — за ней будущее. С сокурсницами подружилась, никто ее не дразнил, а мальчики — мальчики величественно проплывали мимо, как круизные корабли. Они были глупее и ленивее девчонок, а вели себя страшно высокомерно. Обсуждали модных экономистов, котировки, фьючерсы, а Феле экономика в голову не лезла — ни в какой ее части. Зато она запойно читала художественную литературу и могла «задавить интеллектом», как советовала ей образовавшаяся подружка. Из литературы Феля выносила суждения о времени. Прочла «Бесов» — понятно же, что после такой книги революция неизбежна. Крысиная, из подполья вылезшая революция, с «пятерками» заговорщиков, системными предательствами, а главное — с такими вот людьми, которые жили в XIX веке: злыми и дремучими, как в пьесах Островского, Грибоедова или в «Господах Головлевых», забитыми, наглыми, жадными, как у Гоголя, гламурными подражателями Европе, как в «Войне и мире», как метросексуал Онегин, скучающими и завистливыми, как у Чехова, ведь никто из них не стремился ни к справедливости, ни к правде, ни к любви, ни к счастью. Некоторые искали смысл жизни, но тоже ведь не нашли. Самые веселые — Чичиков и Остап Бендер, жулики. Еще Феля зачитывалась Шекспиром: там вот да — хоть все друг друга поубивали и с ума посходили, но во имя того, что и Феле казалось самым важным. Она готова была умереть, как Джульетта, — если б встретила такого Ромео, она бы, как Гамлет, пошла на все ради того, чтоб восстановить справедливость. Но в реальной жизни были лекции, экзамены, капиталы, производство, рычаги, регуляторы, биржи, и никто из ее соучеников не готов был умереть ни за любовь, ни за справедливость. Да даже не умереть, а просто — полюбить другого или другое больше, чем самого себя. «Отдать сердце» — такое выражение встречалось ей в старых книгах, сейчас «отдать сердце» значило — завещать его после смерти для пересадки.

Этими своими мыслями Феля решила поделиться с Мишей, он ей нравился. Симпатичный, серьезный, не списывал рефераты из Интернета, не платил за курсовые, учился сам. На курс старше — потому познакомились недавно, в очереди в буфет, и теперь часто болтали за обедом.

— Чего такой задумчивый?

— Задумался над тем, как переукрасть недоукраденное.

— Чё, деньги кончились?

— Нет, это я работаю над среднеазиатской экономической моделью. А ты решила стать блондинкой, как я вижу?

— Ну да, чтоб внешность соответствовала. А я тебе больше нравилась брюнеткой?

Феля осознала, что в последнее время занимается своей внешностью гораздо больше, чем учебой. К косметологу стала ходить, маникюр делать («Когтистая ты стала», — шутил Миша), попросила маму купить тренажер, села на яблочно-морковную диету и стала себя чувствовать наипервейшей красоткой.

Они быстро сблизились, и вот Феля (прямо сердце замирало, когда он ее стал называть Феличита́) уже шла с ним под ручку в кафе и там открыла душу — решив, что настал момент «задавить интеллектом». Миша слушал ее, кивал, а потом сказал: «Это у тебя с недотраха». Феля покраснела. Она до сих пор — в чем, конечно, никому не признавалась — оставалась девственницей. А смотря правде в глаза — старой девой. Ей двадцать лет. У всех сверстниц было уже по десять романов, у некоторых мужья и дети, а у кого и бывшие мужья, а она, Феля, даже не знает, с чего начать. Некоторые животные, конечно, тянули к ней лапы, но она была твердо настроена на великую любовь. Миша оказался первым претендентом, в книге счастья появилась запись № 2: Миша. И еще десять раз: Миша. И стихотворение впридачу. Феля стала писать стихи. Из всего, что она читала в русской литературе, — только поэзия отвечала ее высоким идеалам. Особенно Цветаева.

— Ты вообще что собираешься делать после диплома? В аспирантуру или замуж?

— Куда возьмут. — Феля была благодарна за перемену темы. — А ты?

— Я, понятное дело, мечтаю стать чиновником и брать взятки, как можно больше.

— Я серьезно.

— И я серьезно. А что тут еще делать? Слушай, а приходи ко мне в гости, — предложил Миша. — Я тебя потом домой отвезу.

У Миши была своя машина, он был, по всему, из богатой семьи.

— А ты один живешь или с родителями?

— С родителями. Приведу тебя на торжественный ужин. Продемонстрирую свою девушку.

Тут Феля покраснела еще гуще. «Свою девушку?» Она уже была его девушкой? Невестой, можно сказать, раз к родителям на ужин?

— А кто у тебя родители?

— Папа в Минфине работает. У мамы свой бизнес.

— Ах вот оно что! Как Лужков с Батуриной? — ляпнула Феля и осеклась. Вот всегда так, обязательно какую-нибудь гадость скажет, причем всем, всегда, а тут так не хотелось портить отношения! Но гримасу отчаяния на ее лице Миша истрактовал неверно.

— Что, ненавидишь кровавый режим?

— Да мне плевать на режим, — Феля почувствовала себя полной дурой, настоящей блондинкой. — Просто пошутила.

— Мои предки еще и не так шутят, Россия занимает первое место в мире по удельному весу остроумия на душу населения, не знала? Так что, придешь?

— Приду. — Феля все еще смущалась.

Миша подвинул стул и сел с ней рядом.

— Можно я тебя обниму?

Она промолчала, он обнял, Феля вспомнила свое выпускное платье невесты, первый поцелуй, и сейчас снова будет первый поцелуй, первый настоящий, но… поцелуя не последовало, хотя Феля уже коснулась щекой его лица.

— Ну да, публичное место, — одернула она себя. И ей сразу захотелось выбежать на темную улицу и там целоваться-целоваться-целоваться до потери сознания.

Они вышли, он снова обнял ее, поцеловал в щечку, открыл дверцу машины.

— Куда прикажете доставить, сударыня?

Феля переехала недавно, мама купила новую квартиру, они жили в панельной двушке в Новых Черемушках, а теперь была трешка в солидном доме, с консьержкой, на Университетском.