Клас Эстергрен - Гангстеры

А потом мне уже было не до этого — я пытался навести порядок хотя бы у себя в голове. Мимо меня прошла весна. Я писал, с утра до ночи, в течение многих недель, и накропал больше пятисот страниц, которые сейчас лежали на письменном столе в библиотеке.

— Новая книга? — спросила она, взглянув на кипу бумаг.

— Не знаю, — ответил я. — Work in progress. [6] Зд.: работа продолжается (англ.).

Я не знал, что сказать. Она тоже была персонажем этой книги, которая должна была объяснить, по крайней мере мне самому, что же все-таки произошло — с пропавшим без вести, с той страной, которая позволила ему пропасть.

Не спросив разрешения, она начала листать бумаги — с притворной рассеянностью, с напускным безразличием. Она выхватывала отдельные слова тут и там, немного прищуривалась, чтобы лучше видеть.

— Ты тоже здесь есть, — сказал я, возможно, чтобы позлить ее.

Она снова улыбнулась, быть может, немного натянуто. Попросила сигарету, и я дал ей одну из моих последних. Я предложил ей выпить, но она отказалась, и я налил себе. Джин с лаймом.

Тут она заплакала. Я все еще заставлял себя думать о ней плохо. Можно сказать, что мы какое-то время бились на совершенно противоположных фронтах. Она пыталась приободриться, высушить слезы и поправить макияж, а я изо всех сил старался выглядеть враждебно. Никто из нас со своей задачей особо не справился. Она была так же печальна, а мне вскоре пришлось капитулировать — так долго изображать враждебность я не мог. Не только потому, что мне это претило, но и потому, что по отношению к ней это было несправедливо. Я уже решил про себя, что описал эту женщину недостаточно хорошо, что это можно было сделать лучше. Она была этого достойна. Даже если нет, я бы все равно рискнул, предпочитая заблуждение разочарованию.

Итак, прошел всего час, может быть, чуть больше, а она уже растянулась на моей постели, как у себя дома, позволяя мне любоваться собой.

— Это что, тоже последствия производственной травмы? — сказала она наконец.

— Что? — не понял я.

— Вот это молчание, пристальный взгляд.

— Возможно.

Я попытался улыбнуться, но я давно не смеялся и не улыбался. Сработали не те мышцы, мое лицо исказилось.

— Что с тобой? — спросила она.

— Я пытался изобразить радость.

— Лучше не надо, — ответила она. — А то таким и останешься.

— Ты выглядишь чертовски привлекательно.

— Тонко подмечено. А у тебя — чертовски усталый вид.

— Да, я чертовски устал.

— Тебе страшно?

— Немного.

— Чего ты боишься? — спросила она. — Того, что может случиться с тобой на улице, или того, что может произойти между нами?

— Всего, — ответил я.

И в ту же секунду пожалел. Она еще не доказала, что заслуживает такой откровенности.

— Дать тебе снотворное?

— Снотворное? — Я вспомнил одну из финских медсестер, которая будила меня в больнице, чтобы задать похожий вопрос. — Еще чего не хватало.

— Я же вижу, — ответила она. — Ты на пределе. В таком состоянии нельзя принимать никаких решений. Ведь ты же об этом сейчас думаешь? Ты думаешь, что должен принять решение…

Тут я встал с постели, пошел на кухню и налил себе еще выпить. Льда в морозилке конечно же не было, хотя я не помню, заглядывал я туда или нет. Кажется, я тут же опустошил бокал и наполнил его снова. Она, разумеется, отлично знала, как выглядит мужчина, которому кажется, что он должен принять решение, несмотря на то, что валится с ног от усталости. Прожив столько лет бок о бок с промышленным магнатом, она знала, как выглядит человек, от которого зависят жизни многих, но который не знает, что с ними делать, и лучше бы занялся чем-то другим — поспал, выпил или провел время с женщиной. От меня ничья жизнь не зависела, даже моя собственная, но я тоже был на грани полного истощения.

Она лежала в постели и курила уже новую сигарету, когда я вернулся с недопитым бокалом.

— У меня есть еще сигареты, — она кивнула в сторону своей сумочки, лежащей у нее в ногах.

Она думала, что я сам возьму себе сигарету, но я не хотел копаться в ее вещах, так что я просто пододвинул ей сумку. Она скривилась — то ли из-за моей тактичности, то ли из-за своего поражения. Она сделала мне предложение — вот, дескать, я лежу перед тобой, я совершенно откровенна, можешь обыскать мою сумку, если угодно, можешь обыскать и меня, мне нечего скрывать. Но я отказался, до поры до времени. Она вынула пачку и кинула ее мне. Я уже снова сидел на подоконнике. Поймав пачку, я достал сигарету. «Принц» с фильтром, не могу сказать, что мои любимые. На пачке не было шведской акцизной марки. Подарок контрабандиста или дипломата, возможно, в одном лице. Я сделал две затяжки, чувствуя, что скоро заговорю басом.

— Ладно, — сказал я. — Ты права. Я вконец измотан. Мне надо поспать. Я должен принять решение. Так продолжаться не может. Мне это не по силам.

— Для начала тебе надо выспаться.

— Ты сказала, что хочешь остаться. Я тебе разрешил. Что же я теперь, лягу спать?

Она выпустила дым в потолок. Вдруг мне показалось, что она пожалела об этом, а может, ей не понравилось что-то другое.

— Ты мне не доверяешь?

— Тебя это удивляет?

— Да нет, все понятно, — согласилась она. — Я даже не знаю, как доказать обратное, чем заслужить твое доверие…

Она затушила сигарету, хотя выкурила только треть.

— Я же вот лежу здесь… — сказала она. — Могу даже глаза закрыть. Можешь связать меня, запереть… Скажи, чего ты хочешь…

Ее глаза были слегка воспалены, как будто она долго не спала или немного всплакнула, — такие глаза непонятно почему подчиняют себе, разоружают и заставляют капитулировать того, кто еще секунду назад готов был держать оборону. Я смотрел на нее, из последних сил удерживая себя на месте. Мне было нечего ей ответить. Я знал, чего хочу, но я знал также, что получить это могу лишь ценой предательства, вечного проклятия. Она принадлежала другому мужчине, на самом деле, их было даже двое, и всех моих запасов спиртного не хватило бы, чтобы забыть об этом и стать третьим.

И все же:

— Я хочу… верить тебе.

Это была легкая победа. Мод провела здесь всего чуть больше часа.

— Чего тебе еще надо? — сказала она. — Разве этого недостаточно? — Она развела руками, словно желая подчеркнуть свою позу, как будто именно это доказывало ее беззащитность.

— Недостаточно, — ответил я.

Я с трудом оторвал от нее взгляд и выглянул в окно. Моя спальня выходила во двор, почти всегда погруженный в тень: только в определенный час луч солнца выглядывал из-за соседних домов и освещал определенную часть стены. Возле нее, именно в этом освещенном месте стоял столик с красными пеларгониями. Сейчас, прислонившись к освещенной солнцем стене, там курили две женщины. Я узнал их, обе жили по соседству, и я частенько слышал, как они переругиваются: то из-за собаки, то из-за мусора, словом, из-за всего того, что делает соседей врагами. Сейчас они стояли рядом, курили, закрыв глаза, и без умолку болтали. Чудная была картина. Словно они специально искали яркого света, потому что только с закрытыми глазами они могли беседовать как друзья.