Михаил Липскеров - Жаркой ночью в Москве...

Как по части любви, так и по части незамысловатых совокуплений без задействования романтической составляющей. Были полеты, были залеты. После которых давалось слово: да чтобы я когда еще да никогда мне это вовсе и не надо когда в структурной геологии полная лажа и послезавтра экзамен а ты вместо того чтобы делом ты меня любишь а как же Риточка а она Люба и доцент Осетров по структурной геологии тебя публично шворит на экзамене но радости как Риточка она же Люба ты от этого не испытываешь а только видишь как птицей-лебедем пролетает мимо тебя стипендия за следующий семестр и комсомольское собрание на котором тебя опять шворят и собираются выгонять из комсомола что понятно моральный кодекс строителя ну меня на хрен и из института потому что что это за геолог который не научился предохраняться и ты уже пьешь на собственных проводах в армию но одна тетка горячая ванна с горчицей и через два дня ты уже пересдаешь экзамен целуешь взасос будущую стипендию приходишь в комитет комсомола со справкой что произошла чудовищная ошибка что с моральным кодексом все в порядке и пить на проводах в армию нет надобности и почему бы нет я что импотент только голову надо на плечах иметь и не экономить сорок три копейки дохрущевских на презервативах хотя это и порция винегрета и опять ты меня любишь а как же Милочка три раза а она Нина но ты уже в двух презервативах и завтра нет экзамена по структурной геологии и наш комсомольский вождь требует с тебя фельетон о комсомольцах в смысле морального кодекса строителя потому что у тебя опыт и ты вполне счастлив как вдруг с ужасом вспоминаешь что не знаешь куда делись два презерватива по цене одного винегрета а то я в прошлом году помню Серега Смугляков вернулся с практики из Джезказгана голодный до умопомрачения четыре месяца никого за исключением проводницы в поезде в сторону Джезказгана ему чувиху при титане пригнали такая у нас была скорая помощь так потом пол общаги триппером переболели оказывается эта скотина Серега Смугляков нагло солгал что в сторону Джезказгана а на самом деле по пути оттуда и все его заработанные башли пошли на оплату пенициллина пострадавшей части насельников и насельниц общежития Дома коммуны и на художественный портрет проводницы поезда Москва – Джезказган во весь рост с надписью где-то посередине тела не влезай убьет что было художественным преувеличением или гиперболой как говорили училка литературы в 186-й школе Зоя Алексеевна и математик Александр Сергеевич в той же школе где я учился но не тому о чем написано выше.

Хорошая жизнь была!

Я поставил на магнитофон кассету с «Роллингами» «Ангел», выпил джин (я всегда выпиваю джин, когда к чему-нибудь, во время – я уважаю белую «Ганчу», а после – рюмку коньячка) и снова выглянул в окно. Внизу назревали какие-то события. Я выключил магнитофон. Нужно же быть в курсе событий, происходящих под твоим окном жарким вечером в Москве. А там два мужика тихо сами с собой вели беседу. Но не настолько тихо, чтобы на пятом этаже не было слышно.

– Ты у Руфы был?

– Был. Она на дежурстве.

– Так она что, Верке ничего не сказала?

– Сказала. Но Верка думала, что это для Загаллы, и отдала.

– Для какого Загаллы?! Загаллу два часа назад увезли в вытрезвитель!

– Ну. А час назад оттуда мент и приезжал. Она ему для Загаллы и отдала. Так что она не при делах.

– А к Зинке? У нее всегда есть.

– Не, к Зинке сейчас нельзя, у нее Сюля временно помер.

– Как так – временно? Я его двадцать минут назад видел. К Симке из шестого шел.

– Это вполне. Сюля пришел домой, а Зинка с Пончиком. Ну, ты Сюлю знаешь. Он же гордый, он же когда-то в мукомольный техникум поступал. Так он почти всю водку забрал, сказал «Я для тебя умер» и ушел к Симке. А Зинка расстроилась, они же с Пончиком просто так, без ничего такого чтобы. Вот остатками водки Сюлю и поминают. Я было сунулся, но Пончик говорит: «Стыда у тебя, можно сказать, нет, Штопор, у человека, можно сказать, горе. У нее, можно сказать, муж помер, а ты к ней за водкой. Сюля всю водку, можно сказать, в могилу забрал. Одну только бутылку, можно сказать, оставил на поминки. Он же не зверь какой, можно сказать». Вот так вот сказал Пончик, – доложил ситуацию Штопор и замолчал.

Я не видел, но очень печально замолчал. Стоит молчит. И второй стоит молчит. Оба стоят молчат. Очень печально молчат. Но я ж тоже не зверь какой. Я хоть и еврей, но русского человека, когда ему – выпить, а нечего, очень даже понимаю. Потому что в России рожден, и я ее тонкий колосок. Который, когда ему – выпить, а нечего, засыхает. А засуха в России – национальное бедствие. Вы же помните горбачевский террор.

– Мужики! – заорал я сверху. – Вы в монастырь ходили?

– А чего это мы в будний вечер пойдем в монастырь, когда он и по воскресеньям закрыт? – спросил конфидент Штопора по кличке Консервный Нож. А кличку такую он получил, так как был слесарем в ЖЭКе и по просьбе нуждающихся вскрывал входные двери отдельных квартир района без согласия их хозяев.

– А того, – ответил я, – что Симка как раз и проживает в шестой келье монастыря, и весь Зинкин водочный запас вместе с Сюлей перешел к ней.

Только я их и видел. Ведь русскому человеку что: дай перспективу – он горы свернет. Для будущих поколений. Быстрые реки запрудит, темные леса – под корень, зеленые долы распашет так, что на них уже ничего расти не будет. Я знаю. В пятьдесят седьмом целину поднимал. И там сейчас пыль, пыль, пыль от шагающих сапог. И за ней абсолютно не видно подрастающих поколений. Потому что в пыли они не растут.

Так что Штопор и Консервный Нож свинтили, чтобы схватить вышеупомянутую мной перспективу за горло и в песочнице «Пьяного дворика» встретить наступающую ночь. И я смотрел в нее, всем кожным покровом своим, а также и волосяным ощущая ее приближение. Фонари в переулке горели крайне неназойливо; по-около бордюров тротуаров, готовясь ко сну, скатывался калачиком тополиной пух. Тщательно вылизывал себя безымянный кот, намыливаясь к походу на чердак дома 11/17, где у котов было подобие борделя…

Вот и мне как-то надо разобраться с наступающей ночью, чтобы утром сладко-лениво, с оттенком лицемерия сетовать: ах, зачем эта ночь так была хороша, не болела бы грудь, не стонала б душа. Конечно, можно запустить «Стену» Роджера Уотерса и под джин, вискарь, водчонку и все, что у меня есть, провести ночь у окна в размышлениях. Джин, вискарь и водочка очень этому способствуют. Отдельных людей они волокут на подвиги, а меня вот – на размышления… о подвигах. Конечно, могут быть и отклонения от этих действий, потому что я не пил уже три года, и как раз сегодня днем торпеда, всаженная в меня в двадцать пятом отделении одной весьма известной больницы, пошла на дно. Иначе с каких это (ненормативно) у меня скопилось столько кира? Иначе с чего бы это единоутробная жена свалила на дачу вместе со своей матерью? Любят?.. Я сказал?.. А вы верьте мне больше. С чего бы это дети пошли по женам? Даже тот, у которого жены нет. А с того, что страшен русский мужик (вне зависимости от национальности, конфессиональной принадлежности, профессии и уровня образования) в первый день по развязке. Но я обману их ожидания. В этот раз все будет по-другому. (Из этой фразы вы можете сделать вывод, что были и другие разы.)

Читать дальше