Улья Нова - Как делать погоду

В тот день они заперлись на кухне. Мать всхлипывала, потом, сорвавшись, кричала, видимо, тыча рукой в сторону моей комнаты: «Это все твое влияние! Яблоко от яблони далеко не падает!» Отец, как всегда, молча курил, сплевывая горькие частички табака на линолеум. В такие минуты он был похож на Высоцкого. На его лице возникало выражение человека, проглотившего раскаленную лампочку. И он уже точно знал, что скоро уйдет.

Отчетливо припоминаю урок географии: учительница в коричневом костюмчике объясняет про циклоны и антициклоны. Захлебываясь от восторга, низенькая круглая учительница в стоптанных туфлях утверждает, что у ветра, дождя и снегопада есть особые причины, связанные с процессами, происходящими высоко в атмосфере, где летают самолеты и находятся заснеженные пики гор. Она оживленно диктует по пунктам, что приводит к выпадению осадков, а мне на все эти пункты и причины глубоко наплевать. Я сижу в среднем ряду, царапаю на краешке парты лезвием Kiss и ничего не слышу. У меня имеются свои причины быть пасмурным и туманным: родители месяц назад развелись, мы теперь живем вдвоем с матерью, она постоянно плачет, запершись на кухне. Еще она теперь курит, оправдываясь, что не выбрасывать же два блока «Явы», забытые отцом на антресолях. Учительница совершает магические пассы над картой мира, демонстрируя направление холодных и теплых потоков воздуха, а я никак не могу понять: что говорить людям, которые будут узнавать, что мои родители разошлись. Стоит ли долго рассказывать, кто кого бросил, кто от кого ушел. Просто отрезать, что у меня нет отца и никогда не было. Или врать, что на самом деле он снова уехал в геологическую экспедицию на Север. Я озадачен, никак не могу сосредоточиться. Из-за этого причины дождей, метелей и снегопадов навсегда остаются мне неизвестными.

Зато теперь я точно знаю, что погода – это еще и торопливые шажки девушки, спешащей к метро. Зонт по рассеянности забыт в белой сумке, на плече – черная, замшевая. Причиной рассеянности, скорее всего, являются странные звонки и последующее загадочное молчание в трубке. А теперь девушка бросает встревоженные взгляды на небо, где над крышами девятиэтажек, клубясь, наливается туча, готовая вот-вот разреветься над городом.

Погода – надетая раньше времени кожаная куртка отца. Весной, когда кое-где на клумбах и в аллеях еще сохранились серые кружева крепкого, упрямого снега. Ледяной и зубастый ветер пробирает насквозь, выстуживает все внутри, но куртка надета, потому что, кроме нее, есть только бесформенный зимний пуховик и наскучившее пальто, в которых ты не похож на главного героя собственной жизни, а напоминаешь случайно затесавшегося в нее прохожего.

Погода – визг детей, их шлепающий бег под разразившимся ливнем. Брызги из-под колес велосипеда, сияющие крошечными радугами, заставляющие вспорхнуть голубя и залиться задорным лаем добродушного дворового пса. Мелькание на балконе хлопотливых рук, что срывают белье в усиливающихся порывах урагана. Распускающиеся там и тут желтые, полосатые, черные, синие цветы зонтов. Или огромный белый цветок-навес над бочкой кваса, к которой выстроилась очередь в нарастающей предгрозовой духоте, отдающей медом и запахом сена. Погода – листва и то, как она шевелится перед окном: задумчиво, в такт тихой музыке, заходясь смехом, встревоженно, кротко или затаив что-то. А еще погода – это полосатые маечки и голые плечи, которыми вдруг наполняется город. Острые цокающие метрономы убегающих шпилек, аккомпанемент шаркающих вьетнамок – вдогонку. И нарастающая, густеющая тишина между темными стволами парка, где в островке безветрия листья одуванчика просвечиваются насквозь косыми лучами солнца. Погода – чмоканье и чавканье ребристых подошв на дорожке под окнами, волна встревоженной колесом лужи, черные пунктиры ласточек и стрижей, штопающих небо в окне. Косынка, наспех извлекаемая из сумочки на ветру. Перекати-пакет, что путешествует, подхваченный дворовыми сквозняками, от подъезда к подъезду, от дома к дому. Или необходимость срочно искать на антресолях коньки, затянутые в синий мешок от школьной сменки.

Вы еще не придумали, какую бы заказали погоду? Тогда, пока вы решаете, я расскажу об одном человеке. О том, откуда на самом деле берутся атмосферные явления, и это, возможно, наведет на мысль, поможет разобраться и понять, что вам сейчас необходимо, что вам больше всего по душе: дождь, снегопад, радуга, поземка, жара, гололедица или туман.

Зимнее небо, похожее на мутный близорукий взгляд, черные стволы ясеней, черно-белые фотографии актеров, огоньки над фасадом театра «Современник», развешенные на ветках новогодние гирлянды и весь остальной город Москва наполнились звоном, задребезжали. Я, Митя Ниточкин, не такой уж молодой человек, как хотелось бы, вечером буднего дня оказался на коленях посреди Чистых прудов, которые на самом деле – один-единственный пруд. Я упал на сверкающую, исцарапанную лезвиями коньков, присыпанную снегом поверхность пруда, именуемую для краткости льдом, который сначала казался искрящим и серебристым, а после удара стал каменным и враждебным. От боли жизнь слегка запнулась, а потом стремительно пронеслась перед глазами. Почему-то все мои пути в последние два года вели к Чистым прудам. Точнее, к пруду. На его свинцовом зеркале колыхались отражения облаков, ржавчинки кленовых листьев, окурки, акварель прибрежных пейзажей, торопливые фигуры прохожих. Полтора месяца назад зима и не думала наступать, в городе надолго задержалась поздняя осень. Месяц назад, оставив невнятную записку, Алена уехала в кругосветный круиз с программным директором радио, на котором работала ведущей. Практически в то же время мороз сковал город, небо стало непередаваемо прозрачным, все невыносимо прояснилось. Столбик термометра опускался ниже и ниже. Алена не отвечала на звонки и, скорее всего, сменила номер. Но сегодня ближе к вечеру я неожиданно очнулся и почувствовал, что обязательно встречу ее здесь, на Чистых прудах. Что все разрешится. Станет как прежде. И даже еще лучше. С этой слепой и крепкой верой я оказался у метро «Тургеневская», с рюкзаком на плече. По своему обыкновению, шел и пытался сочинить сегодняшний вечер таким, каким он должен быть, – сказочным, наилучшим. Вот мы нечаянно сталкиваемся на катке. Я и она – в одинаковых полосатых шарфах, купленных пару лет назад, в переходе метро, после кино. Разрумяненная, запыхавшаяся, с выбившейся из-под берета медной вьющейся прядью, Алена не знает, что сказать, отводит глаза и смущенно высматривает кого-то на берегу. Чуть позже оказывается, что она искала друзей, парня и девушку. Я видел их раньше всего один раз, но быстро припомнил, что они – ведущие детской передачи по четвергам. Вот мы все вместе пьем глинтвейн в пустом полутемном кафе возле бульвара. Алена ломает хрустящую улитку с корицей, сбивчиво нашептывая мне на ухо, и до меня вдруг доходит, что я, как всегда, все неправильно понял. И все перепутал. Потом, совсем поздно вечером, мы едем вдвоем на заднем сиденье попутной «копейки» по сизому, безлюдному городу, заштрихованному перламутровым снегопадом. Ее голова лежит у меня на плече. Редкие мерцающие вывески, дремлющие витрины, тусклые полусонные фонари добродушно швыряют вдогонку горсти монеток из серебряной, золотой и изумрудной фольги… И все бы хорошо, но рядом с метро, там, где обрываются ларьки и трамвайные пути идут на поворот, два замедленных панка уронили в шаге от меня бутылку пива. Потом, когда я шел по заснеженной тропинке мимо памятника, девушка с йоркширским терьером прочертила лаковым уголком сумочки мне по предплечью. Так сильно, что я очнулся, обиделся. И вера в благополучное разрешение сегодняшнего вечера стала потихонечку убывать. Возникло подозрение, что все может сложиться как угодно. Я понял, что совершенно не представляю, что нужно делать, как поступать, чтобы сегодняшний вечер сложился так, как мне бы хотелось, по заранее заготовленной картинке. Я задумался, растерялся, забыл, зачем иду на Чистые пруды. Будто стараясь усилить мою растерянность, на ветках ясеней бульвара поблескивали нитки серебряного дождя и легкомысленная новогодняя мишура. Суетливая тетушка в синей шляпке, украшенной войлочными цветами, никак не могла разминуться со мной на заснеженной тропинке аллеи. Я делал шаг в сторону, она шагала туда же. Уже на берегу пруда невысокий парень, обритый наголо, чтобы скрыть раннее облысение, со всей силы врезался мне плечом в плечо. Напомнив, что я нахожусь в Москве, тесном и ускоренном городе, где каждый доказывает свое существование силой и напором. Где может случиться все что угодно. И я уже больше не верил в этот вечер. Не высматривал Алену на катке. Не выдумывал по своему обыкновению завтрашний день и то, как все сложится через неделю. Я моргал на тусклый свет новогодних лампочек, развешенных на ветках, затягивал потрепанные шнурки старых хоккейных коньков. Кое-как, хватаясь за стволы деревьев, спустился к пруду. И, растопырив руки, неуверенно шагнул на лед.