Улья Нова - Как делать погоду

По ходу моего безостановочного монолога старикан пару раз высморкался в необъятную клетчатую тряпицу, отыскал в кармане и надвинул до глаз черную вязаную шапку, укутался в тулуп-пуховик и тихо пробормотал что-то в бороду.

«А?», – переспросил я, удивленный собственной безудержной откровенностью.

«Кто тебе мешает? – шепнул он. – Кто не дает сделать все это прямо сегодня? Задумал и воплощай тихонечко. Мысль концентрируй, формируй требование, запускай мечту в космос. И у тебя все получится, вот увидишь».

«Я бы так и сделал. Начал бы прямо с сегодняшнего дня жить в сказке, придуманной мной самим. Или даже со вчерашнего. Или год назад. Но все происходит не так, как я намечаю. Понимаете, действительность складывается по другой задумке. Как будто кто-то богаче и сильнее знает специальную кассу, где можно заранее купить билет, чтобы все сложилось так, как именно он мечтает. А я остаюсь в стороне. Вынужден смиряться и принимать. Дело в том… есть еще кое-что. Странное и непонятное, что происходит со мной. И оно с каждым днем только усиливается. Из-за этого Алена месяц назад уехала. Из-за этого люди на улицах налетают на меня, задевают сумками, наступают на новые замшевые ботинки. Сейчас я, кажется, понял, как именно это началось. Если вы не против, если никуда не торопитесь, можно я обо всем расскажу?»

Старикан хитро прищурился и тихо ответил: «Дай двадцать рублей… Не жадничай, я нарзанчика куплю. А то изжога замучила. Нет, – он указал подбородком в сторону цыганки, которая брела по заснеженной тропинке вдоль берега, согнувшись под тяжестью огромного короба на плече, – купи мне, друг дорогой, три пирожка. А еще лучше – четыре. Только выясни, свежие ли они. Если вчерашние, не надо брать, я такие есть не стану. Четыре, значит, пирожка. С мясом, грибами и парочку с яблоками. А после расскажешь, что тебя гнетет».

Воспользовавшись секундами растерянности, он помахал торговке клетчатой тряпицей. Цыганка подбежала, шурша ворохом грязных юбок, обдав запахом солянки, вокзала, сала и ментола. После заверений, что пирожки сегодняшние, даже еще теплые, она поставила короб на скамейку и сняла деревянную крышку. Старикан сглотнул, заглянул внутрь, придирчиво обнюхал содержимое, ухватил уголком серой оберточной бумаги один пирожок. Потом второй. Третий. Четвертый. Я протянул цыганке 160 рублей, такова была на сегодня плата, чтобы меня выслушали. Мой будущий слушатель поспешно откусил полпирожка, пробормотав торговке с набитым ртом: «Отравлюсь – пеняй на себя! Мясо хоть не собачье? Не крысятина? Ладно, шутку понимай! Ночью будет снегопад. И судя по моему настроению, ближе к утру будет метель. Так что допоздна не шатайся. В телепрограмме обещали концерт, сиди дома и смотри, – тут он ткнул меня локтем в бок и ухмыльнулся: – чего умолк? Рассказывай свою беду. А пирожки хорошие, спасибо! Теперь, когда я голод слегка утолю, изжога моя пройдет, небо прояснится. Видишь, над крышами? Вон, левее, глаза разуй – две звездочки показались из ручки ковша. Яркие, спелые, мои красавицы! Так что ты не стесняйся, рассказывай-рассказывай, а я по ходу дела немного поработаю с небом».

Старикан стремительно расправлялся с пирожками. От каждого он жадно откусывал половину, заглядывал внутрь, обнюхивал начинку. И уж после отправлял в беззубый рот все остальное. Не переставая жевать, он сурово окликал всех, кто бросает окурки и фантики мимо урн. Потом неспешно вытер руки клетчатой тряпицей, утер рот и принялся разглядывать что-то в ветвях над прудом. А мне ничего не оставалось, как признать, что все началось с термометра:

«Их украдкой продают дядечки возле метро, спрятавшись за кустами от порывов ветра и милиционеров. На землю они стелют кусок клеенки, на ней раскладывают веер бактерицидных пластырей, ситечки для заварочных чайников, розетки-тройники, крючки для полотенец, сетки для раковин. И термометры – рядком, поверх коробок, чтобы было видно: прибор новый, показывает правильную температуру».

Старикан понимающе кивал, ковырялся в зубах, спрашивал у прохожих, не найдется ли спички. Глухо ворчал: «Мясо-то у нее жилистое. Жалеет хорошую говядину!» Трудно было сказать – слушает он или нет, еще сложнее было предположить, пытается ли что-нибудь понять, впрочем, этим он мало отличался от любого близкого или незнакомого человека, с которым решишь поделиться чем-то важным. Но в отличие от других старикан не убегал, ссылаясь на неотложные дела, не отмахивался, намекая, что все это ерунда, не перебивал и подставлял ухо, чтобы было удобнее шептать. И я продолжал:

«Для большинства жителей спального района торговцы термометрами невидимы. Люди бегут от метро по асфальтированной тропинке, что-то сосредоточенно бормоча в телефоны. Некоторые движутся компанией, провожая гостей, хором смеясь на ходу. Другие витают далеко от асфальта, вообще далеко от Земли. К примеру, девчонка из соседнего подъезда, впервые надевшая новые замшевые туфли, ликует от высоченного каблука-шпильки, гадает, скоро ли наметится мозоль, всматривается в глаза спешащих навстречу мужчин. И летит к метро, ничего не замечая вокруг. Мамаши проплывают, согнувшись над колясками, поправляя там одеялки. Старушки рассматривают из-под бровей ближайший хлебный ларек. Мальчишки в широченных бермудах с ветерком проносятся на роликах, вглядываясь в даль. Парни курят на ходу, сутулятся в воротники курток, жадно глазея на припаркованные вдоль домов машины. Маленькие дети, растопырив пальчики, с визгом бегут крошечными шажками к луже. От лужи, будто возникнув из брызг, разлетаются в разные стороны голуби, озвучивая шелестом крыльев небо. Девочка на трехколесном велосипеде норовит пересечь газон, а молодой папаша держит ее за капюшон и смотрит по карманному компьютеру кино. Сросшаяся парочка летит, никуда особенно не глядя, ни о чем особенно не думая, только чувствуя сцепленные в замок пальцы друг друга. За дамой в черной вязаной шали, будто из передвижной парикмахерской, тянется шлейф парфюмерии. У двух-трех прохожих разной степени облысения на некоторое время сбивается дыхание. Их взгляды прикованы к фигурке, которая тикает и пульсирует на ходу бедрами, икрами, плечами.

И подковки плетеных босоножек будто целуют асфальт: мцок-мцок. Совершенно не удивительно, что продавцы, затаившиеся за кустами со своими термометрами и ситечками, отчаиваются выловить из потока людей хоть одного покупателя. В выгоревших льняных фуражках, они тоскливо отмахиваются газетой от мух. А в другой день – скрываются под зонтом с обломанной спицей. Но чаще, смирившись с печальной участью московских невидимок, решают кроссворды, со скукой глазеют по сторонам, изредка поглядывают на часы».