Екатерина Шпиллер - Рома, прости! Жестокая история первой любви

За полчаса до «собрания подведения» Олег Витальевич вдруг подошел к Рите, правившей свой текст, и тихим, недобрым шепотом спросил:

— Что, не взяли в классную фирму, где много платят? За дурной характер?

Рита подняла на него недоумевающий взгляд.

— Я чего-то не поняла… Вы о чем?

— «Макс и компания»! — торжественно объявил Олег Витальевич, внимательно следя за ее реакцией. При слове «Макс» она заметно вздрогнула.

— Оп-ля! — удовлетворенно сказал Смирнов.

— При чем тут… Макс? — у Риты даже дыхание перехватило. И тут Олега Витальевича прорвало: все эти дни он носил, копил в себе злость и обиду на эту журналисточку неудавшуюся, которая смеет где-то там поливать грязью… Он шепотом высказывал и рассказывал ей все — и про звонок с «Макса», и про ее подлое предательство и вероломство («ты даже не сочла нужным предупредить!») и про то, что он безумно рад, что ее не взяли («так тебе и надо!»), но пусть она не надеется, что после этого всего у нее здесь…

— А вы даже не удосужились навести справки о… фирме? — грустно перебила его Рита.

— То есть?

— Это все чушь, и фирмы такой нет. И никуда я не собиралась уходить. Это со мной кое-кто счеты сводит…

Олег Витальевич уязвлено молчал. Очень возможно, эта Гаврилова говорит правду, а он и в самом деле сглупил и не проверил ничего: ни существует ли этот «Макс», ни живет ли на белом свете Анна Самуиловна Фридман — менеджер по персоналу… Слишком сильно он тогда обиделся на Риту, чтобы сподобиться на рациональный поступок. Так, а сейчас-то что главное? Сейчас главное — не признаваться в своей оплошности, не терять авторитета.

— Что ж, — с достоинством произнес Смирнов, — работнички, чья запутанная личная жизнь выплескивается на производство, — еще тот подарочек. Тем более, что у меня к тебе, Гаврилова, накопилось достаточно претензий по твоей непосредственной деятельности. (Всю последнюю неделю Смирнов читал-перечитывал Ритины опусы, скрупулезно выклевывая из них малейшие недостатки, придираясь к каждому слову, к каждой запятой.) Имелось в виду, что мы берем журналиста-профи, чтобы все было оригинально, интересно, по-новому. А у тебя что? На таком уровне, извини, любой студент статейки накропает. Я к чему веду-то… На собрании будет разговор о повышении всех зарплат. Так вот, твоих гонораров это не касается.

Он вовсе не хотел, чтоб она уходила. Все-таки свою работу Рита делала очень даже неплохо. Но, во-первых, она уже никуда не ушла и, возможно, действительно, не собиралась, а, во-вторых, ее в любом случае следовало проучить за все доставленные ему, Смирнову, муки. И еще: он в жизни бы не стал удерживать работника большими деньгами (или их обещанием), еще чего — не тот день на дворе! Хороших спецов много, а вот отличных мест для работы — ой, мало! Кто за кого должен держаться?

Тем более теперь, когда Олег Витальевич успокоился — никто никуда не уходит — можно и отвести душу. Он так издергался, так переживал: третья ошибка — это уже плевок в лицо!

Удовлетворенный Олег Смирнов отошел от Ритиного стола. Как камень с души свалился!

А Рита сидела раздавленная и думала: «Очередная работа рухнула… Конечно, это не тот случай, чтоб рыдать, не радио все-таки… Но сколько ж можно терять все и начинать сначала?» А если рассматривать это как новый шанс… А найдутся ли у нее силы на очередную попытку? И с чем, и куда ей идти? «В тридцать три карьеру в журналистике не начинают, ее уже заканчивают и уходят в писатели или пророки…» Все поезда ушли!

Собственно, отсюда ее еще никто не гонит. Но как оставаться после всего сказанного Смирновым? Рита слишком горда, чтобы проглотить и утереться.

Господи, а главное-то: это ж и впрямь Юлькины штучки! Вот что самое важное! Ну, дальше просто ехать некуда…

Рита встала, оделась, взяла сумку и ушла, ни с кем не попрощавшись, никому ничего не сказав. «Сучка!» — отметил про себя Олег Витальевич, ждавший раскаяния и слез.

По улице шел призрак, зомби, не видевший людей, не замечавший машин. «Я — слабая женщина, я уже достаточно потрепана всякими обстоятельствами, я просто устала. И не способна на подвиги во имя, любви. Может, и вправду всем будет лучше и легче, если мы с Максом разойдемся, как те корабли?» От этой мысли Риту аж зашатало и в груди вдруг так заболело, что она чуть не завыла в голос. Она вспоминала его вишневые глаза, губы, голос, руки, и слезы покатились по ее щекам, а плакать на зимнем ветру было так больно и холодно! «Не могу, не могу, не могу!» Но разум развертывал перед ней мрачную панораму: жить им негде, она почти потеряла работу, Гошка несчастен, Юлька еще неизвестно какую гадость выкинет… Если учесть, что пока за бортом событий Ваня и родители, которые никогда не поймут «неправильных» поступков, то можно предположить, что количество проблем может только удесятериться. «Не могу, не могу, не могу!» А надо! «Гудбай, май лав, гудбай!» — запел в ее голове Демис Руссос. Даже в такой не самый веселый момент жизни изощренное «радийное» мышление подкладывает ей под мысли отличную музыкальную отбивочку.

Через час Рита знала, что ее родители и сын уже отнюдь не за бортом событий, а в самой их гуще.

Телефонный звонок раздался, когда она только вошла в квартиру и еще не успела раздеться. Поэтому все то, что говорил, вернее, кричал ей папа, она слушала, стоя в шубе и обливаясь потом. Хотя руки ее быстро начали стыть от ужаса. Папа орал, что, в принципе, ему несвойственно. Мама слегла с глубоким гипертоническим кризом («Мало она дергалась из-за твоих неурядиц на работах, только вздохнула, и тут!..»), Ванька, естественно, ревет, испуган («Сына ты не получишь до тех пор, пока не разберешься со своей сложной личной жизнью! Ребенок не может нормально расти в такой обстановке!»).

— В какой обстановке, пап? — жалобно спросила Рита. Она уже все поняла, более того, она поняла, что ждала чего-то подобного. Чувствовала, что случится пожар.

— В обстановке, когда мать называют «шлюхой», — понизил голос папа.

— А тебе в голову не приходило, что это все подлость, ложь? — начала защищаться Рита, придя чуть-чуть в себя от первого шока. — Как же вы плохо думаете про меня… Может, ты хочешь меня выслушать?

— Ни-ни! — закричал папа. — Ты знаешь, я всегда был тебе другом и советчиком, но в таких гнусных делах, когда начинают приходить обиженные жены…

— Это не жена!

— Не хочу знать! Мне все равно, кто это! А тебе не приходило в голову, что она может Ваньку кислотой облить?

Рита услышала, как запричитала мама.

— Па, уймись! Маме и так плохо…

— Это ты мне говоришь?! Ну, знаешь… Кто бы ни была эта женщина, — чуть сбавил голос отец, — пойми главное: у нормальных людей при нормальной жизни таких ситуаций возникнуть просто не может! Разберись со своими проблемами! А Ваня пока побудет у нас.