Александр Семенов - Сборник рассказов. Журнал Наш современник № 2, 2012

Свадьбу-то скоро сыграли; быстро понадобилось. Она косу с назиданием сплела в тугой колос, руки крепко скрестила, молодую грудь ими тесня, брови по-офицерски нахмурила, дерзко глядит через плечо — такая строптивая стать, так ладно домашним халатом чресла обтянуты, как статуя стоит в деревенских тапках — и всем теткам, бабкам да мамкам с молодою девичьей грозой, с ураганом, с древней разбойничьей песней в голосе, сверкая серыми глазами: «Иду за него! А коль вы поперек полезете с советами да запретами — до сведения довожу: много на Волге омутов да ям, хватит на рост мой девичий. А для диспутов ваших у меня досугу нет. И комсомол не поможет! Сказала — иду. Всё!» Отец повздыхал — да что в таком случае поделает отец... Сидит у печки на корточках, топориком мечет щепу, только матерится потихоньку и психует. Не пороть же ее — взрослая стала, стыдно. Задница-то вон какая тугая — как у бабы.

Они и теперь, когда приедут к ним из города внуки и спросят, как проехать на велосипедах в Чернопенье, укажут пальцем за рощу на эту дорогу и скажут беззубыми ртами: «Так колеями и езжайте, приведут. Вот этой самой дорожкой — на которой мы с Адамом когда-то любовь крутили». И глаза вновь у них блеснут на секунду — как будто струйками всплеснут родники на здешнем солнышке в заветных ямках.

...Пока шёл колеями — поле-то кончилось, вошёл в Ардулину рощу, откуда спускаться нужно старой тропой, продолжением всё той же дороги, а там меня березки строем обняли, как сестрички, пошумели, прохладу над воротом погоняли, тень щедро набросили, щебечущий шум вечерний, сумрак погожий, вечно девичий, свежий — «да ладно, не плачь; было, пошумело — да ведь было же! Да многое и есть — вот хоть мы все!» И рассмеялись, и я вместе с ними! И так я рад был за Адама и Еву, с такой счастливой и слёзной ясностью узрел их в виденье, словно им родственник, или сам вдруг будто молод и счастлив чему-то.

По этой дороге в то июньское утро мчался одержимый ужасным известием всадник из центральной усадьбы, не видя ни дороги, не неба, ни лесов, ни трав вокруг, возвещая деревням страшную весть, трубя ее встречным, как ангел из Откровения Иоанна Богослова... И многие с песнями на два голоса и рвущей душу гармонью скоро ушли по этим колеям вслед ему навсегда.

По этой дороге столько проехало людей из деревень в город, в Кострому... Торговать, молиться, трудиться и жениться. Подумать — древний вдоль Волги тракт! В телегах, и верхом, и пешком — кто как брели. По этим вот колеям самым, ныне гладким до нежности. Когда все еще были живы! Все еще были живы!!!

А так-то столбы при мне убрали. От них теперь одни обломки в траве едва разглядишь. По колеям проезжают «Жигули» и «Нивы» из Погорелки в магазин в Сухоногово, иногда велосипедист, или кто на мопеде. А так-то ездят все по асфальтовой из поселка и дальше по Волгореченской трассе до города. Там и автобус ходит. А в те-то времена не было шоссе на Волгоре-ченск, потому что самого Волгореченска не было.

А я, счастливый человек, сегодня этой старой дорогой шел один сокровенно темнеющими полями, и вихры густых облаков, лебединые перья, распластавшиеся белоснежные гуси и аисты надо мной из ясного и серебристо-пенного в яркое малиновое и дымное уходили, и бронзово слепящий шарик, пока не утонул во млечно-розовых кучах со вздернутыми, как наставляющий палец, клубами, мне давним, наивысше пронзительным и забытым счастьем в пути досиял.

Покойно Павлуша эту ночь спал. И дел было спланировано много на день грядущий, но лёг с вечера почивать, отошёл постепенно в сладкую дрёму и тут же незаметно — в абсолютный покой. Ночь промелькнула как мгновение. Давненько не посещало умиротворение его душу. Многие минувшие ночи, ох, и в тягость были. Всякая чепуха снилась. А тут заснул и проснулся спокойно: то ли с женой не поругался по пустякам накануне, то ли звёзды благоприятно расположились на небосводе.

Вспомнил службу в армии: «Рота, отбой!».

Это приятное известие для труженика солдата.

И противный голос старшины или дежурного по роте на рассвете, когда сон наиболее глубок и полезен: «Рота, подъём, выходи строиться!» А то и ночью истошный и, честно признаться, не в большую радость крик дневального: «Рота, тревога, атомное нападение! Командиры отделений, выводите солдат в отведённые места». Такое впечатление, будто армейское начальство не читало русских народных сказок. Почему Илья Муромец богатырём был и громил врагов Отечества? Да потому, что спал вдоволь в молодости. Вот и нагулял силушку богатырскую. А теперь солдаты полусонные, уставшие и заморенные уже с утра.

Вставать не хотелось. Можно было бы еще подремать с полчасика, но супруга спозаранку отодвинула занавеску на окне, осматривая двор и хозяйство, а окно спальни выходит на восток, и первый лучик солнца прямо в глаза ударил. Внезапно и бесцеремонно. Если встать и задернуть занавеску, то приятная утренняя полудрёма тут же исчезнет... Вспомнил, что сегодня воскресенье, кум утром явится кабана резать. Анекдот на ум пришёл по случаю, зевнул и непроизвольно улыбнулся: «Зарезать не зарезал, — сказал потный и уставший сосед, провозившись минут сорок с кабаном, — но таких ему ввалил — всю жизнь будет помнить».

Кум говорил вечером за чаем: «В течение часа освежуем, разделаем, и подавайся, Пал Петрович, в Тимашевск на базар, к обеду и реализуешь. Парное мясо — загляденье, да и кабанчик кормлен правильно. Порода английская — ландрус называется. Сало мраморное, вперемежку с мясом, слоями. Вернёшься — нажарим свежанинки, выпьем по двести грамм любимого народом напитка, споём милую твоей душе песню: „Ой, Кубань, ты наша Родина, вековой наш богатырь“».

Кум двумя нотами, как и большинство современных певцов, фальцетом с гундосинкой постарался воспроизвести гамму чувств от душевной и праздничной песни, но лучше бы попроще высказался.

Павлуша потянулся на кровати, напрягаясь всеми членами, как будто толкал ногами вагон с углём, а руками поднимал двухпудовую гирю. Это его давняя привычка. Помогает быстро встряхнуться и отмобилизоваться.

Кабанчика точно Господь придумал в радость православному народу, да и прочим христианам. Сашок, старший сын, грамотный и начитанный (наверняка профессором будет), говорил Павлуше, что у немцев есть оборот речи на эту тему. На немецком так и прогутарил, практически без акцента, в школе научили: «Их хабе швайн».

Разъяснил, что у немцев быть счастливым — значит иметь свинью. Ещё Саша добавил, что немцы обозначают это полезное животное и другим словом: «Шпиктрегер», что в переводе на русский язык означает — носитель сала. Конечно, иметь свинью большая для семьи радость, залог к достатку, а то и к избытку материальному. Кормили хорошо: и кукурузкой, и комбикормом, и бурячком, и отходами с обеденного стола. Дебелого кабанчика воспитали: килограммов на сто пятьдесят в живом весе потянет. Если себе оставить мясо и сало, то, пожалуй, на полгода хватит на борщи, котлеты, гуляши, поджарки и зажарки. Да, и холодец знатный получится из ножек, рулек, хвоста... с чесночком, чёрным перчиком и лавровым листом! С горчичкой его в морозец откушать — настроение праздничное на целый день. А сколько можно сделать колбаски? А желудок начинить гречневой крупой, салом и мясом со специями? А сколько сала засолить двумя способами: русским и немецким? Русский, он же и хохлацкий способ засолки сала прост и понятен, всем известен, а вот о немецком — надо подробнее упомянуть. В холодную кипяченую воду добавляем соль, тертый чеснок, черный перец, лавровый лист, иные пряности при желании, укладываем сало слоями и оставляем на две недели в прохладном месте. Раствор должен быть настолько соленым, чтобы сырое яйцо сверху плавало. Через две недели сало достаем, а когда вода стечет, укладываем в трехлитровые банки. Режем и кушаем — вкуснятина, а с отварным картофелем и свежим чёрным хлебцем — объедение. В этом месте у Павлуши от аппетитного образа обильная слюна выделилась. Но он решил не поспешать к столу, а исчерпать тему своих размышлений до основания.