Уильям Сароян - Мама, я люблю тебя

Он посмотрел на меня и улыбнулся, а потом стал очень серьезным и сказал:

— Я написал ее для тебя.

Перед ним стоял бокал, и на дне его было немножко бренди. Он отпил чуточку и, улыбнувшись, сказал:

— Ну, поехали.

Он прочитал всю пьесу от начала до конца, прочитал ясно и понятно. Когда он кончил, никто не заговорил, но Мама Девочка высморкалась, а потом передала платок мне, и я высморкалась тоже.

Майк Макклэтчи откашлялся и потер глаза, потому что не хотел, чтобы мы заметили в них слезы — но мы все равно заметили.

Только у мисс Крэншоу не было в глазах слез. Она сказала:

— Молодой человек, вы разбили мое сердце. Пожалуй, Майк, следует сказать мистеру Талли, что я была уверена в провале первого варианта.

— Да, это так, — сказал Майк Эмерсону. — А что ты думаешь теперь? — спросил он ее.

— Я ошеломлена, — ответила мисс Крэншоу. — Не решаюсь предсказывать: боюсь. Знаю одно: эта пьеса может стать событием в американском театре. Считаю даже, что она в принципе может рассчитывать на колоссальный успех. Но сейчас я просто ошеломлена. Я не знаю — и все. А это значит, что нам придется работать не покладая рук, и теперь — больше, чем когда-либо.

Мисс Крэншоу улыбнулась Маме Девочке и продолжала:

— Вам особенно, моя дорогая, потому что теперь ваша роль стала такой же важной, как роль Лягушонка, и от того, как вы справитесь со своей ролью, зависит то, как она справится со своей. Да, я все никак не приду в себя, молодой человек. Майк, что-нибудь еще мы не обсудили?

— Многое — но на сегодня хватит. Если ты оставишь мне рукопись, Эмерсон, я передам ее Хелен Гомес, а она сегодня же устроит, чтобы ее размножили на мимеографе, и уже завтра утром три экземпляра будут в «Пьере».

— Это определенно? — спросила мисс Крэншоу.

— Хелен Гомес сделает все, что надо. Давайте все с утра прочитаем пьесу и днем примемся за работу.

— Большое вам спасибо, Эмерсон, — сказала Мама Девочка.

— Это вам спасибо, — ответил Эмерсон.

— Весь август мы будем заниматься, — сказал Майк, — а потом подберем актеров на остальные роли. В начале сентября начнем репетировать. В конце сентября поедем недели на две попытать счастья в Филадельфии, а оттуда, еще на две недели, в Бостон. В Нью-Йорке начнем в начале ноября, всего вероятнее — в «Беласко».

— Насколько я понимаю, моя работа закончена? — спросил Эмерсон.

— Нет, только начинается, — ответил Майк. — Я хочу, чтобы пьесу ставил ты.

— Я не режиссер.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь другой смог лучше подать эту пьесу, — сказал Майк.

— Говорю тебе, Майк: ставить пьесы я не умею.

— Вот поставишь эту и выучишься.

— Мисс Крэншоу, — сказал Эмерсон, — поверьте мне, Майк совершает ошибку.

— Уверена, что нет. Не тревожьтесь ни о чем.

— Не забывай, — добавил Майк, — что тебе всегда поможет Кэйт Крэншоу, — правда, Кэйт?

— Я останусь с пьесой до конца, — ответила мисс Крэншоу.

Мы стали подниматься. Я была одновременно и сонная, и какая-то взбудораженная. Мисс Крэншоу сказала, что хочет пройтись до отеля пешком, а меня с Мамой Девочкой Майк Макклэтчи посадил в такси.

— А теперь, — сказал он, прощаясь, — прямо в постель, и чтобы только радоваться и радоваться и не тревожиться ни о чем! Весь день я вижу у вас в глазах какое-то беспокойство — отчего?

— О, Майк, — ответила Мама Девочка, — я вне себя от восторга, но уж очень это ответственно.

— Рад, что вы так считаете, — сказал Майк. — У вас большое будущее. Ну а теперь — спокойной ночи.

Мы вернулись к себе в номер, и Мама Девочка уложила меня в постель, а потом присела рядом и тихонько запела. Я стала слушать ее и подпевать, а потом я заснула.

Когда в шесть утра зазвонил телефон, я уже не спала. Мама Девочка ответила и снова юркнула под одеяло. Я ждала, что она вот-вот скажет что-нибудь и начнет вставать, как вдруг увидела, что она снова спит. Я разбудила ее, и она спросила:

— Что, Лягушонок?

— Пора вставать.

— Зачем?

Трудно было поверить, но она забыла абсолютно все. Будто даже не помнила, что мы в Нью-Йорке.

Я разбудила ее снова.

— Мама Девочка, неужели ты не помнишь?

— Чего не помню?

— Эмерсона Талли.

— А кто это?

— Человек, который написал пьесу.

— Какую пьесу?

— Ой, Мама Девочка, пожалуйста, проснись!

Мама Девочка приподнялась и села.

— Что происходит, Лягушонок? Я чувствую, что-то происходит — но что?

— То, что ты никак не проснешься.

Она окинула взглядом комнату, и я увидала, что теперь наконец она вспомнила. Я думала, она мигом вскочит с постели и мы начнем новый день, но она только посмотрела на меня и застонала.

— Ох, Лягушонок, что же мне делать?

— Вставать.

— Мне страшно.

— Мама Девочка, сейчас же вставай и перестань говорить глупости.

— Я не говорю глупостей. Я хочу домой.

— Тебе нельзя домой. У нас роли в пьесе. Эмерсон Талли всю пьесу переписал заново, и это специально для нас — для тебя!

— Я хочу домой и хочу обо всем этом забыть.

— Вставать! — заорала я, заорала во все горло. И Мама Девочка соскочила с постели так быстро, что я даже испугалась.

— Встаю, встаю, Лягушонок. Прости меня, я эту ночь глаз не сомкнула. Все было не так. Я совсем не могла играть, не могла справиться со своей ролью. Я испортила всю пьесу. Она провалилась с треском, и критики говорили, что это из-за меня. Я была опозорена на всю жизнь. Я встаю, Лягушонок, но я напугана до смерти.

— Это был просто дурной сон. Когда ты примешь ванну и мы погуляем в парке, тебе станет намного лучше. Нам ведь надо читать пьесу.

— Да, я знаю.

— Так, может, ты пустишь воду в ванной?

— Пущу, Лягушонок, и большое спасибо тебе за то, что ты у меня такой друг.

Она пошла в ванную и открыла кран, и я услышала, как в ванну полилась вода. Она вернулась, чтобы достать наши платья на этот день.

— Тебе все еще страшно?

— В том-то и беда. Я уже совсем проснулась, я знаю, что не сплю, знаю, что дурной сон кончился, но мне по-прежнему страшно — страшно как никогда.

— Но почему, Мама Девочка? Разве не об этом ты всегда мечтала?

— О да, Лягушонок! Это больше того, о чем я мечтала. Такого случая мне больше никогда не представится. Да и его бы не было, если бы не ты. Но меня все время одолевает страх. Ведь, в конце концов, у меня совсем нет опыта, а это очень ответственная роль в очень нерядовой пьесе. Ведь эту роль Майк мог предложить самой знаменитой актрисе Америки. Я просто не считаю себя готовой к такой роли, как эта.

— Ты должна быть готовой.

— Конечно должна, но — не готова. Не готова!

— Перестань!

— Ты поможешь мне, Лягушонок? Не дашь мне упасть духом?

Мы вместе влезли в ванну, а потом оделись и сошли вниз. Мама Девочка спросила у портье, нет ли для нас пакета. Пакета не было.