Уильям Сароян - Мама, я люблю тебя

В тот вечер, в четверг, Эмерсон Талли спектакля не видел, но в пятницу проработал целый день, с десяти утра до шести вечера. Мы повторили всю пьесу.

— Это наша последняя возможность порепетировать, — сказал нам Эмерсон в десять утра. — Начнем сначала и не будем спешить. С каждым новым спектаклем пьеса набирает силу, ее краски становятся все ярче и отчетливей — такими, какие они должны быть.

А в конце этой последней репетиции он сказал:

— Ну вот и все до десяти утра в понедельник в нью-йоркском зале «Беласко». В воскресенье мы отдыхаем, а в понедельник делаем упор на декорации, освещение и музыку, так что практически это наша последняя репетиция перед первым спектаклем в Нью-Йорке. Могу каждому из вас сказать одно: вы были великолепны. Вы много поработали. Видеть вас в своей пьесе и работать с вами я считаю для себя честью. Большое вам спасибо, леди и джентльмены.

В субботу утром Эмерсон и Майк вернулись в Нью-Йорк, а вечером, когда закончился последний спектакль, мы, остальные, прямо из театра поехали на вокзал и в воскресенье утром снова были в Нью-Йорке.

Мы с Мамой Девочкой снова вернулись в «Пьер», но не в 2109-й номер, а в другой, гораздо просторнее, в котором стояли две кровати. Мама Девочка говорила об этом с мисс Крэншоу еще в поезде. Мисс Крэншоу сказала:

— Тесная комнатка сослужила свою службу, и теперь вы должны поселиться в другой, попросторнее. А если пьеса будет иметь успех, то стоит, пожалуй, перебраться в номер люкс и зажить с комфортом.

— Если? — переспросила Мама Девочка. — Если будет иметь успех? А разве это не определенно?

— У нее великолепные перспективы, — ответила мисс Крэншоу, — но в Нью-Йорке до первого спектакля и рецензий ни про одну пьесу нельзя сказать, будет она иметь успех или нет. Все станет ясно после первого нью-йоркского спектакля. Если первый спектакль будет хороший, если публика, которая придет его смотреть, позволит нам сделать его хорошим, если она поможет нам добиться этого, тогда, я думаю, пьеса будет иметь успех. Я лично не могу себе представить, чтобы произошло иначе. Спектакль получился даже лучше, чем я ожидала. Эмерсон дал прекрасный образец творческой режиссуры.

— Надо мне поработать еще над чем-нибудь? — спросила Мама Девочка.

— Не надо ни над чем, а если бы что и было, я бы не хотела больше, чтобы вы старались. Конечно, стараться вы должны, но я старалась научить вас скрывать старание, и вы научились этому превосходно. Вы встревожены?

— Напугана до смерти, — ответила Мама Девочка. — Я сейчас вернусь, — сказала она вдруг. Она поднялась и вышла.

— А ты, Сверкунчик? — спросила мисс Крэншоу. — Ты встревожена?

— Я… хочу, чтобы пьеса имела успех.

— Почему?

— Почему? Странный вопрос.

— Нет, не странный. Разумеется, мы все хотим, чтобы она имела успех, но сейчас меня интересует, почему этого хочешь ты — именно ты.

— Потому что тогда все будут счастливые, а мне нравится, когда все люди счастливы.

— А еще почему?

— Ну, потому еще, что если пьеса будет иметь успех, то через некоторое время я, если захочу, смогу уйти из спектакля и это не будет нехорошо.

— О, так ты не хочешь поступать нехорошо?

— Не хочу.

— А может случиться, что ты захочешь уйти из пьесы?

— Я пока не знаю, но если пьеса будет иметь успех и я захочу уйти, то тогда я буду знать, что могу это сделать, — а мне это знать нужно.

— А что ты станешь делать, если уйдешь из пьесы?

— Ничего. Буду ходить в школу, играть, приходить из школы домой, ужинать, читать, смотреть телевизор. Вот и все. Я ведь смогу, если захочу, уйти из пьесы, если она пройдет с успехом?

— Я думаю, Сверкунчик. Роль уже будет создана, и играть ее можно будет научить кого-нибудь другого, но боюсь, что никто никогда не сумеет играть ее так, как играешь ты.

— Моя подруга Дебора Шломб может сыграть ее еще лучше.

— О, ты так думаешь? И кто же она, эта Дебора Шломб?

— Моя лучшая подруга в Калифорнии. Я знаю, что она может лучше, потому что мы всегда разыгрывали разные пьесы, и всегда лучше получалось у Деб. Она красивее меня и лучше играет.

— Какие же пьесы вы разыгрывали?

— Мы сочиняли их сами.

— Пьесы вроде нашей?

— Ну нет. Скорее, вроде Энни Оукли по телевизору, когда она стоит на лошади и стреляет из обоих пистолетов, а потом преступники ей сдаются.

— Что ж, если ты решишь уйти из пьесы, нам, может быть, действительно стоит взять Деб.

— Она не приедет.

— Не приедет?

— Нет. Ее мама не пустит.

— Почему?

— Ведь они там все вместе — отец Деб, и ее мать, и ее большой брат, и маленький, и маленькая сестренка. И скоро у них будет еще один. Да и вообще она не захотела бы расстаться с ними ради чужой пьесы, когда она и так все время играет в своих собственных.

— Да, это вполне возможно, — сказала мисс Крэншоу. — Но тогда, может, ты не захочешь уйти из пьесы?

— Я не знаю. Это интересно, и я познакомилась с очень многими славными людьми, о которых я не знала даже, что они существуют, — но мне не хочется быть актрисой, когда я вырасту.

— Не хочется? Почему же?

— Не хочется — и все.

— А кем же тебе хочется быть?

— Сначала, конечно, подающим. Я хочу побыть подающим один хороший сезон — так, чтобы набрать выигрышей двадцать на один-два проигрыша, а то и вовсе без проигрышей. А потом я хочу выйти замуж и иметь семью.

— Подавать тоже значит выступать, Сверкунчик.

— Но на бейсбольном поле, в игре. В игре, а она никогда не повторяется, и в ней не надо говорить, а просто выйти и подавать, или отбивать, или бросать. Бейсбол — замечательная игра.

— Но ведь наша пьеса тоже замечательная?

— Да, конечно, но ведь я никогда ее не видела, а когда ты играешь в ней, она всегда одинаковая.

— Зато меняются зрители.

— Меняются, и иногда одни совсем не похожи на других, как, например, несколько дней назад в Бостоне, когда один человек — помните его? — получал от спектакля огромное удовольствие. Он понимал все, что мы делали, и поэтому каждый из нас играл лучше обычного. Но на бейсболе все зрители такие, как этот человек в Бостоне, а сама игра каждый раз другая. Я хочу подавать у «Гигантов», подавать так, чтобы они наконец получили переходящий приз Национальной лиги, который они никак не получат вот уже несколько сезонов подряд. Ведь девушки-подающей нет ни в одной из команд первого класса.

— Девушек-подающих нет также ни в одной из команд второго класса — и не только подающих, а вообще девушек-игроков.

— Нет, так будут. Может, именно я стану первой девушкой в команде первого класса.

— Тебе придется подавать необыкновенно хорошо.

— Конечно! Мне придется подавать лучше любого мужчины, иначе меня не возьмут. Подавать так, чтобы они просто не смогли без меня обойтись.