Дмитрий Вересов - День Ангела

Аврора раздала ножи, и все уселись над большим эмалированным ведром и взялись чистить картошку, доставая ее из мешка, а чищеную бросали в тазик с холодной водой. И за разговорами начистили столько, что вода вышла из берегов, а над ее поверхностью возвышалась картофельная горка.

— Ах, ты! — подосадовал Михаил Александрович, когда очередная картофелина, не удержавшись в горке, покатилась под стол. — И куда такую прорву начистили? Кто есть-то будет? Мы трое? Лопнем.

— А нос не вешай, Мишка! Вдруг да будет кому есть? Вот ты меня ждал? Не ждал. Нежданная явилась. Считай, протоптала дорожку. А по дорожке-то, по протоптанной, гости и пожалуют. Вот помяни мое слово! Если пожалуют, с тебя самые лучшие духи. Приеду в свои Большие Калоши надушенная. То-то моя Рамона удивится! Корова-то моя, Рамона. А не телефон ли, Аврора, звонит?

Телефон звонил, заливался, и Аврора поспешила на вызов.

— Вадик! — с полуслова узнала она сына. И Михаил Александрович прислушался, насторожился и над картошкой замер, переняв манеру у Кота: тот всегда сначала замирал и слушал, а потом делал выводы и потому редко бывал разочарован. И Настя тоже прислушалась, открыв рот, и косила голубеньким глазом на Михаила Александровича — рад тот или не рад звонку сына.

— Спасибо, Вадик! — слышалось из гостиной. — Мы тебя тоже поздравляем с наступающим. И ждем. Как ты можешь так говорить? Как ты можешь помешать? Еще нам не хватало спать ложиться в Новый год! К нам! К нам! Ждем тебя. Чтобы обязательно был. Да, пожалуйста! С кем угодно!

— Вадька, — кивнул Михаил Александрович, когда супруга вернулась на кухню. — И что же? Весь в делах, по обыкновению? — сдерживая нетерпение и неловко нахлобучив маску равнодушия, спросил он.

— Поздравлял. Просил, дурачок, разрешения приехать. Приедет и не один. Вот тебе отчет, Миша, — торжествующе отчиталась Аврора Францевна.

— Не один. С Оксаной, наверное, — сдержанно произнес Михаил Александрович, который невестку, мягко говоря, недолюбливал, но спрятал счастливые глаза, предвкушая встречу с приемным сыном, любимым когда-то чуть не более родного Олега.

— Он не сказал с кем, — рассеянно произнесла Аврора Францевна. — Ох, что-то он там опять наколобродил… Но такой веселый!

— Будут мне духи, Мишка! — притопнула Настя. А телефон вновь зазвонил, как-то по-особому, солидно и официально, и Аврора Францевна развернулась и быстро-быстро посеменила к аппарату.

— Алло! С кем имею честь? — полная предвкушений, спросила она. И волновалась, волновалась, прижимая ладонь к груди.

— Квартира Луниных? — прозвучал приятный женский голос. — Аврора Францевна, не так ли?

— Да-да, — подтвердила Аврора Францевна, задержала дыхание и даже покрылась легкой испариной, так ждала кого-то дорогого в этот волшебный вечер.

— Ирина Стрельцова. С телевидения. Включите пятый канал, для вас и Михаила Александровича сюрприз и новогоднее поздравление. С наступающим вас Новым годом, Аврора Францевна! Счастья вам и здоровья!

— Миша! Настя! — всполошилась Аврора Францевна. — Нам велели смотреть телевизор! Идите скорее!

О, как долго тянулись секунды, пока нагревался старенький телевизор! Аврора Францевна теребила свитерок, Михаил Александрович ворчал: «Розыгрыш! Глупый розыгрыш! Ничего более», — а Настя основательно, будто курочка-несушка на гнезде, устроилась на диване и, склонив голову набок, правым глазом, что видел получше, строго поглядывала на экран.

— …следние десять лет, — зазвучал, слава богу, телеагрегат, а затем и показал бодрую физиономию репортера, выдыхающего густой, как из чайника, пар, — …следние десять лет академик Вампилов проживает в Калифорнии. И вот наконец долгожданное возвращение прославленного ученого на родину…

— Ох, ты! — завертелся Михаил Александрович. — Генка! Неужели Генка?! Академик хренов!

Неизвестно, чего ждала и отчего так волновалась Аврора Францевна (она и сама не решилась бы определить причину своего волнения), неизвестно, чего она ждала, но была она разочарована, хотя и солидарна с мужем в радости. Еще бы не была! Вот он, Гена Вампилов, последний из оставшихся в живых друзей, однополчанин и Мишин наперсник в те далекие военные годы. Гена, академик, физик, одна из сверхзвезд на небосклоне современной науки. Не появлялся он годы и годы. И жив, жив! И это замечательно. Из Калифорнии прилетел, надо же.

— …на родину, — бездумным пулеметом тарахтел репортер и сжимал в руке толстенький микрофон. — Не расскажете ли нам о цели вашего приезда, Геннадий Николаевич? Ваш приезд связан с профессиональной деятельностью?

Вот и Гена, веселый, розовощекий, маленький, юркий и поджарый, как левретка, округлил глаза в экран и улыбается, явив изумительной красоты зубной протез. Вот у Миши протез так себе, грубоват, отметила про себя Аврора Францевна; а она хотя и сохранила почти все свои зубы, но зубы у нее уже не той снежной белизны, что были прежде, не сияют более, а на верхнем резце маленькая щербинка. Годы, годы! И глаза у нее больше не сапфирные от счастья, а цвета линялого декабрьского небушка… А у Гены мутно-водянистые, совсем овсяный киселек, но умные и веселые. Всегда был шпаной, академик!

— …связан с профессиональной деятельностью? — повернулся к Геннадию Николаевичу репортер и протянул к нему руку с микрофоном.

— С профессиональной деятельностью?! — изобразил несказанное удивление Геннадий Николаевич. — Что вы, юноша! Какая там профессиональная деятельность! Под Новый год только одна деятельность может быть — коньячок пить. А потом шампанское под бой курантов. А потом опять коньячок. Я вас не шокирую? Не сочтете мое заявление пропагандой алкоголя?

— Так, значит, вы приехали…

— Соскучился по снегу, приехал потоптать. И навестить однополчанина, Мишку Лунина. И с ним — коньячку… Мишка, слышишь меня?! — Голос академика хрипловато дребезжал, точь-в-точь их дверной звонок.

— Слышу, — пробормотал Михаил Александрович. Он совсем расчувствовался, почти расклеился, хмурил брови и улыбался одновременно. И стучал кулаком по подлокотнику дивана. — Слышу, Генка, старый черт!

— Сам старый черт, — отбрил вдруг академик. — Коньячок-то готовь, встречай гостя!

— Аврорушка, как у нас с коньяком? — обратился к супруге Михаил Александрович. — Не осталось ли?

Но Аврора Францевна не услышала его вопроса, так как подхватилась и побежала открывать: в дверь трезвонили. Замок звякнул, дверь распахнулась, и из прихожей задребезжало:

— Аврора, ты не суетись, я свой коньяк принес! Знаю я вас, старых алкоголиков. Все небось вылакали, не дождавшись друга.

— Гена, — всплеснула руками изумленная Аврора Францевна, — А как же: ты там и здесь? Запись? — догадалась она.