Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

В первый же день занятий выяснилось, кто на что способен. И до меня дошло что-то, что некогда происходило со мной в горах, не было чем-то исключительным, и все товарищи преодолевали те же трудности. Ясное дело, что школа действовала в несколько иных условиях, поскольку тут была не сельва, а сосновый лес, целые сосновые рощи, уже достаточно прореженные североамериканскими компаниями. Хотя сосна довольно пышное растение, но и достаточно тонкоствольное. И вышло, что школу свою мы организовали на открытом месте, вроде как в парке. Нам приходилось маскировать палатки и лагерное снаряжение, чтобы авиация их не засекла, поскольку деревья ничего не укрывали. Отдаленная гора, на верхушке которой располагался наш лагерь, называлась «Эль Копетудо» [88] «Хохлатка». . В процессе учебы я видел, как товарищи падают духом, приходят в отчаяние, вновь воодушевляются, видел, как они переносят свои трудности и преодолевают слабости, исправляют ошибки. Видел и насколько различны товарищи по своим возможностям. Естественно, я старался передать им все то лучшее, что знал, и погибший Рене Техада всегда присутствовал рядом со мной. Его дух я прививал школе, которая начала работать в середине июня 1975 г., а закрылась 14 июля того же года.

Дней через десять после открытия школы начали поступать сведения о странных личностях, появившихся в тех местах. По-видимому, это были офицеры службы военной разведки гвардии, которые обратили внимание на усиленное движение транспорта, ночные марши и подаваемые то тут, то там условные сигналы. Однако гвардия долгое время не появлялась, и мы смогли завершить полный учебный курс нашей школы. Но однажды нам сообщили, что гвардия уже, что называется, на пороге. Мы располагали всего 30 курсантами, которые никогда в своей жизни не стреляли, у которых не было боевого опыта (они сбили себе ноги, еще пока добирались до лагеря, а ведь прошли они тогда не больше восьми часов, всего-то, но для ребят это было уже нечто; они-то сами уже ощущали себя в тот момент сверхпартизанами). И вот с людьми, которые никогда не принимали участия в боях и не могли выдерживать долгие переходы, неся на себе большие тяжести, при нехватке оружия, да и то было в основном охотничье (на весь лагерь приходилось всего две-три винтовки), при считанных боеприпасах и на открытой и достаточно заселенной местности мы понимали, что появление гвардии означало для нас катастрофу. Ведь мы организовали школу именно там, поскольку других мест с лучшими условиями не существовало. И вот нам говорят, что гвардия уже на подходе. Тогда мы решили, что Мануэль и Байярдо спустятся в город, вступать в бой мы не могли и должны были вернуть наших людей назад в город, чтобы затем их переправить в горы. «Пелота» и Байярдо должны были изыскать возможности немедленно отправить курсантов отсюда и тем самым избежать столкновения с врагом. То есть они должны были прислать транспорт, найти в городе явки, где можно было бы разместить людей или же быстро перебросить их в другие департаменты, а также наблюдать за дорогами, засадами и постами в городе и выявить разведку противника. То есть им надо было провести целый комплекс операций. Но единственное, что мы смогли сделать, так это обеспечить уход Байярдо и Мануэля, поскольку позднее это не удалось бы уже никому. Гвардия начала свою операцию по окружению, и с курсантами остались я как ответственный за боевую подготовку и Аугусто Салинас Пинель, старший всей группы. Курс школы к тому времени уже окончился. Собственно, в день его окончания — или это было днем раньше — гвардия и появилась. Похоже, что так.

Мы покинули лагерь, и когда немного спустились вниз, то задержались около ранчо одного поддерживавшего нас местного жителя в ожидании связного, который должен был провести людей в город через лес, потом по шоссе. Вот где пригодились уроки Тельо. Ведь как погиб Тельо. Он располагался в 500 метрах от дома сотрудничавшего с нами крестьянина, которого захватила гвардия и который выдал Тельо. Так вот, у дома нашего сторонника я выставил пост наблюдения, чтобы, если объявится гвардия, мы смогли бы отступить до того, как нас выдадут. Да если и не выдадут, все равно это была необходимая мера безопасности. И действительно, немного спустя с поста, что находился несколько выше, нам сообщили, что на финке, чей хозяин схвачен, засели 40—50 гвардейцев. Сразу после этого я отдал приказ об отступлении, но в тот момент повсюду уже были патрули гвардии, стремившиеся войти в контакт с нами, и кольцо окружения зоны полностью сомкнулось. Гвардия действовала во всеоружии. У нее были вертолеты, самолеты — словом, все. Располагала она и данными о школе, которую она стремилась уничтожить. В тот момент я решил поставить ветерана Раити и Бокай [89] Местность на границе с Гондурасом, где в начале 60-х гг. СФНО начинал организовывать первые партизанские отряды. Эриберто Родригеса руководить отступлением в направлении местности, где жил еще один сотрудничавший с нами человек и где тогда находился Аугусто Салинас Пинель, поскольку он еще раньше оставил лагерь, чтобы отправиться на розыски других местных жителей, которые могли бы оказать нам помощь во время отхода с гор. Пока шла подготовка к отступлению, я с группой товарищей остался в засаде, чтобы сдержать гвардию. Сделать это мы могли, поскольку там у нас был глубокий ров, сухое ущелье, и, подойди туда гвардия, мы ее здесь могли бы задержать. Но нам удалось отступить без затруднений, и, уже откочевав подальше, я начал искать другие контакты, чтобы выбраться отсюда, поскольку мы поняли, что от города ждать нечего. Мы были целой вооруженной группой, следовательно, прорваться иначе как с боем мы не могли. А это означало бы при неравных условиях увязнуть в тяжелом бою с гвардией. Мы не знали, что же делать. Положение сложилось тяжелое. Необходимо было пробраться в город, найти там автотранспорт и провезти людей хоть часть пути, приготовив в городе явки.

Искать эти контакты я, переодевшись в гражданское и вооружившись пистолетом, пошел вместе с Мануэлем Майреной на дом к «Фиделю», туда, где мне раньше снимали швы. (Для Эриберто Родригеса, двинувшегося в другое место, где мы должны были встретиться, я оставил инструкции.) Мы шли целый день и, приблизившись к дому «Фиделя», залегли на покрытом песком высохшем дне ущелья. Часа в четыре пополудни мы выбрались оттуда, и я сказал Мануэлю: «Ты, поскольку местный, зайди туда, а я иду за тобой, и чуть что, сразу назад». Уж не помню, как все было точно, но только мы двинулись, как до нас долетел чей-то голос, который произнес: «Вон там идет один из этих сукиных сынов!» Тут Мануэль и сказал: «Брат, давай ходу, нас раскрыли». Мы отпрянули назад, раза два стрельнули и бросились бежать. Значит, гвардейцы уже находились в этом доме. Эти гады устроили там засаду. А кое-кто из них, переодевшись в крестьянское, вместе с одним предателем, местным шпиком, знавшим Мануэля Майрену и то, что он в подполье сотрудничает с нами, торчал снаружи. Они принялись нас обстреливать. А у нас всего-то было по пистолету с запасной обоймой, и мы что есть духу бежали зигзагами по ущелью, пока не обнаружили, что оно кончилось. Однако другие группы гвардейцев, бежавших сбоку вдоль ущелья, обошли нас, и вот тогда началась прямо охота. Леса там, считай, не было. Деревья редкие и низкие, кустарник, заросли. Гвардейцы с пулеметами, гарандами, винтовками, современным и хорошим оружием, с гранатами разбились на группы по пять, по десять человек. Только мы вышли из зарослей, как нас увидели, и мы вновь бросились бежать. Это было точь-в-точь как на охоте. Выбрали себе двух животных, и давай на них охотиться. Мы были перепуганы. Но во мне закипала и ярость. Погибнуть, нет, это меня особенно не волновало. Но вот чтобы с нами покончили именно так. Наконец, наступил момент, когда они отрезали нам путь к отступлению, но пока об этом не догадывались. Вот почему я шепнул на ухо Мануэлю: «Оттяни ударник пистолета, убери предохранитель и стреляй только тогда, когда выстрелю я». А гвардейцы тем временем прочесывали все вокруг. Мы же, сидя на корточках, скрючились за четырьмя маленькими и низенькими деревцами. Так хоть передвигаться можно было. С этой столь ненадежной позиции мы наблюдали за стоявшими прямо вот рядом, но не видевшими нас гвардейцами. Тогда мы решили выбрать себе среди них по одному, чтобы прицелиться в него хорошенько, следя из зарослей за каждым движением и если какой гвардеец нас увидит, то мы выстрелим и бросимся бежать, не дожидаясь, пока нас подстрелят. А гвардейцы, мы это слышали, переговаривались между собой: «Здесь они, эти сукины дети! Так где же они? Далеко им не уйти!» Говорили гвардейцы и о других патрулях, находившихся там же, в ущелье или возле него. «Да здесь они, здесь. Здесь вот! Пошли дальше» — так говорили гвардейцы, и проходили перед нами, прямо около зарослей, где мы скрывались. А было тогда уже часов шесть, стало темнеть. Как же я хотел, чтобы стемнело! И наконец, наступила ночь, но гвардейцы все не уходили. Они знали, что мы там, но не знали точно, где. Около семи или в восемь часов вечера я шепнул на ухо Мануэлю: «Давай-ка начнем выбираться... но запомни получше: вначале упираешься рукой в землю и потихоньку разгребаешь листву до самой земли, убери с нее ветки, а когда расчистишь от листьев и веток землю, то ставь туда ногу, и другой рукой чуть впереди также расчисть землю от листьев и веток и только тогда поставь туда другую ногу. Так ты точно не наделаешь шума, но будь поосторожнее с ветками, в этой тишине любой хруст даже от сломанной ветки нас выдаст, а поскольку сейчас ночь, то они начнут очередями палить напропалую в нашу сторону и убьют нас». На том мы и сошлись, и уже начали убирать листья и ветки, когда услышали чей-то кашель, и я прошептал Мануэлю. «Давай-ка подождем, ведь чем больше времени пройдет, тем скорее они могут уйти, а если и нет, то ясно, что, устав, они улягутся спать». Так мы и остались сидеть на корточках, и наши ноги уже затекли, хотя мы и перемещали центр тяжести с одной на другую. Это было ужасно: обе ноги затекли, а двигаться почти прижавшись друг к другу мы не могли.