Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы

Ну, раз предлагают мир, грех отказываться, лучше слабый мир, чем крепкая война! Тут же меня угостили стаканом кофе, стараясь как можно шире улыбаться, распил с ними этот напиток.

По правде сказать, больше здесь крупных конфликтов не возникало. Через неделю малолетки возобновили броуновское движение. Опять носились как угорелые, правда, стараясь не задеть меня, а если и задевали, то приносили самые большие извинения.

Ребятишки росли, развивались, в отличие от моих ровесников им надо было выплеснуть ту энергию, которой их снабдила природа. У них еще молоко на губах мамкино не обсохло, а их уже лишили этой возможности. По сути, это были дети, которым надо порезвиться и пошалить. Однако этим «деткам» ночью в темном переулке лучше не попадайся!

Большинство сидело за курение конопли, воровство, драки, изнасилования. Побывав в детской тюрьме, где другие правила, они с трудом вписывались в местные.

Но потихоньку-полегоньку и их обламывали, подводя к местным реалиям.

Те из малолеток, кто в тот день стал «дружбаном», больше ко мне не цеплялись. Вновь прибывшим объясняли, чтоб не лезли ко мне, а то плохо кончат. Старшие зэки следили за этим. Но один раз не уследили.

Уже в начале весны перевели очередного малолетку, а тот как узнал, что я русский, то почему-то решил подразнить меня. Такой клоун местного разлива, ходит, кривляется, дразнится, думает, очень весело, на публику играет, дешевый авторитет зарабатывает. Вот этот дурачок ходит по пятам и орет: «Раша! Раша-Наташа! Водка! Горбачев!»

Ходил он так минут десять, идет сзади и походку мою копирует, и «Раша!» выкрикивает, и по сторонам озирается, ищет благодарных зрителей. Я думал, надоест ему, отстанет. Нет, ходит! Резко развернулся, он и не ожидал, да-а-а как залепил ему в ухо ладонью. Он на пол упал, сел и ждет, когда арабы побегут русского бить. А вместо этого капран подошел и еще ему в это же ухо оплеуху приложил. Оно у него после распухло и издалека можно было различить, как дурачок тот погулять вышел, одно ухо нормальное, а другое раза в два больше. Больше недели так ходил.

Одним словом, контакт с местным населением наладил, но душу сей факт грел мало, мне хотелось большего. И вот числа 21 января меня вызвал к себе моршед и сообщил, что нашли переводчика и завтра я еду на допрос. Также он отдал мне книги, переданные консулом и отправленные цензору в Тунис. Странное дело, значит, десять книг цензор смог проштудировать и вернуть их обратно, а письма, по объему куда меньше печатных изданий, не смог? Может, завтрашний день что-то прояснит?

Ночь перед допросом практически не спал, тщательно обдумывал те вопросы, которые хочу задать. Чтоб не забыть, все записал на листочке, получился приличный список. Несколько раз корректировал, переписывал заново, муки творчества продолжались всю ночь. Перед утренней молитвой сделал зарядку, принял холодный душ и лег в кровать, ожидая когда вызовут.

Незаметно уснул, сказывалась бессонная ночь. Проснулся только перед самой утренней проверкой. Весь был, как на иголках, никто точно не знал, во сколько меня вызовут, переоделся в хорошую одежду, подаренную Олигархом, новый белый свитер и синие джинсы, на ногах теплые носки и туфли (по тюрьме ходили в тапочках). Попытался отвлечься и сыграть партию в шахматы с Мономом, но не следил за игрой и продул два раза подряд.

Прошел обед, часовая стрелка неумолимо подходила к трем часам, я знал, что у следователя рабочий день до пяти. Волнение мое усилилось, стали трястись руки. Неужели обманули? Не вызовут? Все, снова голодовка, прямо с сегодняшнего дня! Вдруг пришел полицай и сказал, что должен отвести меня на КПП.

Отвели на КПП, руки сзади стянули наручниками и пихнули в уже знакомый автозак. Ехал один, но железо так впилось в руки, что непроизвольно выступили слезы. Еле дождался, пока доедем до прокуратуры и снимут наручники. На коже лучезапястных суставов остались глубокие циркулярные бороздки.

Завели в знакомый уже кабинет, в котором я был полгода назад, в июне прошлого года. Обстановка не изменилась, та же толстая баба в хиджабе за компом, тот же лощеный толсторожий господин Салах с приблатненными усиками, под портретом своего неувядающего президента. Хотя, стоп! Рожа у Салаха стала гораздо толще, в прошлый раз глазки определялись, а сегодня утонули в жировых отложениях и практически не дифференцируются. И брюшко увеличилось в размерах, в июне пиджак сходился, был застегнут на одну пуговку, а нынче, похоже, пуговицы уже ни к чему, так, для красоты болтаются.

Вместо Рияда присутствовал незнакомый невысокий араб в модных очечках, при галстуке и пиджаке. Он улыбнулся, поздоровался за руку, сказал, что его звать Ахмед и он будет переводить. Я без приглашения сел на свободный стул, достал свой длинный список вопросов и приготовился к конструктивному диалогу. Господин Салах делал вид, что меня нет, изучал какой-то документ на арабском.

— Ахмед, а ты где так хорошо по-русски говорить научился? — задал я вопрос переводчику, воспользовавшись «занятостью» следователя.

— А я в Питере учился, правда давно, двадцать лет назад, — душевно улыбаясь, ответил Ахмед.

— О, а я в Питере живу! А ты где учился?

— В институте физкультуры имени Лесгафта.

— А жил где?

— На Петроградке, комнату там снимал, хорошее было время, — мечтательно произнес переводчик и снова улыбнулся.

— А сейчас в полиции служишь?

— Служу!

Больше спросить не успел, так как господин Салах обратил на меня взгляд.

— Значит, вы хотели меня видеть? — устами Ахмеда сказал следователь.

— Да, хотел! У меня к вам масса вопросов. Вот целый список составил! — для убедительности я продемонстрировал этот самый список.

— Все вопросы потом. Для начала сообщаю, что все обвинения относительно убийства вами Натальи сняты. Вас больше никто в убийстве не обвиняет. Следствие показало, что смерть наступила от заболевания.

— Да мне никто и не предъявлял никаких обвинений, вы ж сказали, что…

— Не перебивай! — оборвал меня на полуслове переводчик. — Слушай, следователь что говорит.

— Ну, раз обвинения сняты, я могу быть свободным?

— Нет, на ее теле обнаружены синяки, они не являются, конечно, причиной смерти, но у нас есть статья за нанесения побоев. Вам переквалифицировали статью «убийство» на «побои».

— Что за бред! Какие побои? Я ж объяснял, что она поскользнулась и упала в бассейне. Или что, она заявление на меня написала, что просит привлечь за синяки?

— Нет, по нашему законодательству заявление не обязательно писать в таких случаях. Есть синяк — можно заводить дело.

— Да мне насрать на ваши гребаные законы! — вспылил я. — Сначала вы без суда и следствия засунули меня в тюрягу, к вашим мерзавцам-уголовникам, без всякого причем обвинения. Потом только узнаю, что убийство на меня вешаете, мол, печень у нее разорвана! Хотя там с самого начала никаким разрывом и не пахло! Там воздушная эмболия была! А чего ты не переводишь?