Пауло Коэльо - Алеф

– Святая Инквизиция не впервые посещает ваш город, – продолжает инквизитор. – Прежде вам не приходило в голову жаловаться и обвинять нас в несправедливости. Напротив, вы поощряли нашу деятельность, утверждая, что она способствует искоренению зла. Вы приветствовали наши усилия по избавлению города от ереси. Мы были для вас не кровожадными тиранами, но защитниками истины, которая не всегда столь очевидна, как хотелось бы.

– Но...

– Но тогда речь шла о других людях, которых вы без содрогания отправили бы на пытку и на костер. Однажды, – он указал на мужчину, – вы донесли на собственных соседей. Вы заявили, что мать семейства наслала порчу на ваш скот. Вина ведьмы была доказана, ее вместе с домочадцами приговорили к смерти, а я...

Инквизитор делает паузу, подбирая точные слова.

– А я помог вам купить их землю за бесценок. Ваше благочестие было щедро вознаграждено.

Он поворачивается ко мне:

– Принеси мне «Malleus Maleficarum» [6] «Молот ведьм» – лат.,трактат по демонологии, написанный доминиканскими инквизиторами Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером в 1486 году. Прим. пер. .

Я направляюсь к полкам за его столом. Инквизитор неплохой человек, и он убежден в своей правоте. Он не ищет выгоды или мести, но защищает веру. И хотя он никогда не откровенничал со мной, я часто замечал, как он напряженно смотрит вдаль, будто хочет спросить у Бога, почему на его плечи возложена столь тяжкая ноша.

Я протягиваю ему толстый фолиант в кожаном переплете с тисненным названием.

– В этой книге собраны все факты детального расследования вселенского заговора новых язычников, тех, кто верит в силы природы и духов потустороннего мира, в нелепые представления о существовании прошлых жизней, в колдунов и астрологов, в так называемых ученых, отвергающих таинства веры. Дьявол ничего не может сделать один, ему нужны ведьмы и ученые, чтобы соблазнять и растлевать. Пока мужчины сражаются в бесчисленных войнах за веру и отечество, женщины пытаются установить свою власть, а ничтожества, мнящие себя мудрецами, пытаются подменить Библию колдовством и еретической наукой. Предотвратить это – наша святая обязанность. Не я привел сюда этих девиц. Мое дело доподлинно установить, действительно ли они невиновны или их необходимо спасти.

Инквизитор встает и велит мне следовать за ним.

– Я должен идти. Если ваша дочь невиновна, она будет дома еще до рассвета.

Женщина бросается к его ногам.

– Ради бога! Вы баюкали ее, когда она была младенцем!

Ее муж прибегает к последнему аргументу:

– Я прямо сейчас отпишу церкви все свои земли и состояние, дайте мне перо и бумагу. Только верните мою дочь, я хочу выйти отсюда вместе с ней.

Инквизитор отталкивает женщину, и она остается распростертой на полу, спрятав лицо в ладонях и содрогаясь от рыданий.

– Орден доминиканцев для того и создан, чтобы не допускать подобных вещей. Прежних инквизиторов ничего не стоило подкупить, но мы, доминиканцы, живем подаянием и будем жить так и впредь. Деньгами нас не соблазнить; напротив, своим мерзким предложением вы лишь усугубляете положение вашей дочери.

Отец хватает меня за плечи:

– Ты был нам как сын! Когда твои родители умерли, мы взяли тебя в свою семью, защитили от дяди, который над тобой издевался!

– Не убивайтесь так! – шепчу я ему на ухо, боясь, как бы не услышал инквизитор. – Не надо!

Мы оба знаем, что он взял меня к себе лишь для того, чтобы я трудился на него, словно раб. И жестоко бил и бранил за малейшую провинность.

Я резко высвобождаюсь из его объятий и бросаюсь к дверям. Инквизитор в последний раз обращается к просителям:

– Вы еще будете благодарить меня за спасение вашей дочери от вечного проклятия.

– Раздеть ее.

Инквизитор сидит за огромным столом один, в окружении пустых стульев.

Двое стражников собираются выполнить приказ, но девушка вскидывает руку.

– Не надо, я сама! Пожалуйста, не трогайте меня!

Она медленно снимает расшитую золотом бархатную юбку, такую же элегантную, как у матери. Двадцать мужчин, присутствующих в зале, делают вид, будто им совершенно все равно, но я отлично представляю, какие мысли их одолевают: мерзкие, похотливые, порочные.

– Теперь рубаху.

Девушка снимает рубаху, которая еще вчера, несомненно, была белоснежной, но теперь грязна и измята. Ее движения нарочито медленны и старательны, и я догадываюсь, о чем она думает: «Он спасет меня. Он сумеет все это остановить». Я молчу, а про себя вопрошаю Господа, верно ли мы поступаем. Я вновь и вновь творю Иисусову молитву, прошу Господа вразумить и инквизитора, и девушку. Я догадываюсь, что инквизитор видит причину происходящего не только в чужой ревности и злобе, но и в ее удивительной красоте. Она – живое воплощение Люцифера, самого прекрасного и порочного из небесных ангелов.

Все здесь знают ее влиятельного отца, знают, что он сделает с теми, кто посмеет обидеть его дочь. Она смотрит на меня, и я не отвожу глаз. Остальные прячутся в тени, будто опасаясь, что она выйдет из переделки живой и невредимой и сможет со всеми поквитаться. Трусы! И эти люди призваны служить высокой цели, избавить мир от зла! Что же они прячутся от беззащитной юной девушки?

– Остальное тоже.

Продолжая пристально смотреть на меня, девушка развязывает ленты голубой нижней сорочки и позволяет ей соскользнуть на пол. Взгляд ее полон мольбы и страха, и я едва заметно киваю, призывая ее не бояться, обещая, что все будет хорошо.

– Ищи метку Сатаны, – приказывает мне инквизитор.

Я беру свечу и подхожу к девушке. Соски маленьких грудей отвердели, то ли от холода, то ли оттого, что она стоит голая перед всеми этими людьми; тело покрылось мурашками. Узкие окна с толстыми стеклами пропускают совсем мало света, но его достаточно, чтобы видеть ослепительную белизну ее кожи. Долго искать не приходится. На лобке – который столько раз в минуты томления я мысленно целовал, – слева, наполовину скрытая под курчавыми волосами, проступает сатанинская метка. Мне делается жутко. Получается, инквизитор прав, ведь такая отметина – неопровержимое доказательство ее сношений с дьяволом. Меня охватывают отвращение, тоска и ярость.

Надо удостовериться. Я опускаюсь на колени перед обнаженной девушкой и внимательно рассматриваю метку: родинку в форме полумесяца.

– Она у меня с рождения.

Так же, как и ее родители, она полагает, что сумеет убедить всех в своей невиновности. Я не перестаю молиться с тех пор, как переступил порог этого зала, и прошу Господа дать мне сил. Будет больно, но через полчаса все кончится. Пускай метка – неопровержимое доказательство вины, но я любил эту девушку до того, как решил посвятить себя служению Богу, осознав, что дочь идальго никогда не отдадут за простолюдина.