Нагиб Махфуз - Путешествие Ибн Фаттумы

Обернувшись в сторону востока, я увидел, как он переливается цветом алой розы, как восходит солнечный диск, и так было все эти двадцать лет. Пустыня казалась бескрайней, летнее солнце начинало припекать. Мы продолжали движение приблизительно месяц. На одном из привалов я спросил владельца каравана об аль-Кани бен Хамдисе.

— Приказал долго жить, — ответил тот мне.

Я спросил также о шейхе Магаге аль-Губейли, но ни он, ни кто-либо из купцов каравана не слышал о нем. Разбив лагерь в Шаме, мы приготовились войти в Халяб. К этому времени я уже восстановил подорванное здоровье, волосы и борода снова отросли. Мы продолжали движение, пока в свете последней четверти луны не увидели громадную стену. К нам подошел начальник таможни, в легкой одежде, подходящей для умеренного климата, и торжественно произнес:

— Добро пожаловать в Халяб, столицу страны Халяб, страны свободы.

Меня удивило, что куда бы я ни приезжал, везде слышал это проклятое слово, и то, что в его словах не слышалось ни скрытой, ни явной угрозы. Я обратился к владельцу каравана:

— Первая страна, где пришельцев встречают без угроз.

Он рассмеялся:

— Это земля свободы, но чужестранцу желательно самому позаботиться о своей безопасности.

Я был единственным, кого повели в гостиницу для приезжих. При лунном свете достопримечательности города во всем их внушительном великолепии выглядели как-то особенно. В свете факелов во все стороны плыли многочисленные паланкины, несмотря на то, что оставалось совсем недолго до смены ночного караула. Вход в гостиницу имел квадратную форму, а с потолка свисали слепящие глаза светильники. Здание гостиницы казалось огромным и высоким, богатым и геометрически правильным. Комната удивила меня окрашенными в голубой цвет стенами, пушистым ковром и высокой медной кроватью, застеленной расшитыми покрывалами, которые у меня на Родине можно было увидеть исключительно в домах аристократов. Все это красноречиво свидетельствовало о культуре несомненно более высокого уровня, чем цивилизация Хиры. Я постоянно ловил себя на мыслях, где и как живет сейчас Аруса. Не успел я погрузиться в воспоминания, как ко мне вошел мужчина средних лет в голубом пиджаке и коротких светлых брюках. Он сказал, улыбаясь:

— Кальшам, хозяин гостиницы.

Я представился, и он вежливо меня спросил:

— Чем могу быть вам полезен?

— Перед сном мне ничего не хочется. Только скажите, сколько стоит комната?

— Три динара за ночь, — улыбнулся он.

От этой цифры я пришел в ужас, отметив про себя: здесь все настолько дышит свободой, что даже цены ничто не сдерживает. По привычке я заплатил за десять ночей вперед.

Я опустился на кровать, ощутив мягкость, которой я не знал с тех пор, как покинул дом. Проснулся рано. Мне в комнату принесли завтрак — хлеб, молоко, сыр, масло, мед и яйца. Меня поразило как обилие, так и отменный вкус поданных блюд. Еще больше я убедился в том, что нахожусь в новом, необыкновенном мире. Движимый тоской, нетерпением и надеждой на случайную встречу с Арусой, я вышел из комнаты, чтобы завершить игру с судьбой. Кальшам встретил меня у выхода и сообщил:

— Для осмотра достопримечательностей путешественникам предоставляются паланкины.

Немного подумав, я ответил:

— Я хочу пойти один, а там как получится.

С первой же секунды у меня возникло ощущение, будто в этом большом городе человек растворяется в безвестности. Перед гостиницей находилась просторная площадь, по периметру которой располагались здания и магазины. Вдалеке через реку был перекинут мост, ведущий к площади поменьше, от которой расходились бесконечные проспекты с домами и деревьями по обеим сторонам. Куда же направиться? Где может быть Аруса? Как мне идти без провожатого? Ноги сами повели меня по свободному маршруту в свободной стране. На каждом шагу, что бы ни попадалось мне на глаза, все вызывало восхищение. Ряды зданий, дома, дворцы, лавки, выставляющие бесчисленное разнообразие товаров, — их как песчинок в пустыне. Мастерские, торговые дома, развлекательные заведения, множество разнообразных цветников и газонов, непрерывные потоки женщин, мужчин, паланкины богачей и чиновников, а также люди победнее, которые, однако, выглядели намного лучше, чем беднота Хиры и Машрика. На каждой улице обязательно был конный полицейский. Одежды мужчин и женщин отличались разнообразием и были не лишены красоты и элегантности. Впечатляла как скромность, так и распущенность, граничащая с наготой. Степенность и серьезность соседствовали с весельем и простотой. Казалось, я впервые встречал людей, осознающих собственную индивидуальность и свою значительность. Но на что я надеялся, пытаясь случайно встретить Арусу в этом бурлящем безбрежном море? Устав от ходьбы, я присел отдохнуть в парке. Все это время я чувствовал, что поиски еще и не начинались, и пожалел, что не нанял паланкин для путешественников, как советовал Кальшам.

Мне довелось стать очевидцем двух исключительных событий. Первое — происшествие в общественном парке. Я увидел полицейских, допрашивающих несколько человек, и позже выяснилось, что в углу парка садовник обнаружил труп убитой женщины. Такого рода преступления случаются где угодно. Второе, что действительно вызвало мое удивление и заставило разволноваться, так это шествие мужчин и женщин, выкрикивающих свои требования, тогда как следовавшие за ними полицейские не поддерживали их, но и не преследовали. Я вспомнил демонстрации, свидетелем которых был у себя на Родине, — люди шли подать Султану жалобу на рост налогов и свое бедственное положение. Это же шествие требовало признать законность нетрадиционных сексуальных отношений! Я не мог поверить своим глазам и ушам и лишний раз убедился в том, что нахожусь в странном мире и бездонная пропасть отделяет меня от них. Страх перед неизвестным охватил меня. Приближался полдень, было страшно жарко, тем не менее лето Халяба было вполне сносным. Я шел, размышляя о том, как мне вернуться в гостиницу, как вдруг громкий голос возвестил:

— Аллах акбар!

Сердце встрепенулось, в груди разлилось тепло. Боже мой, это же азан! Это муэдзин призывает на молитву! Неужели Халяб мусульманская страна?! Я бросился на звук голоса и бежал, пока в конце улицы не обнаружил мечеть. Четверть века я не слышал этого призыва и не видел того, что предстало передо мной. Я рождался заново, будто впервые открывал для себя Бога. Я вошел в мечеть, совершил омовение и, встав в ряд, с огромной радостью в душе и слезами на глазах начал читать полуденную молитву. По окончании молитвы люди стали расходиться, я же стоял пригвожденный к своему месту, пока в мечети, кроме меня и имама, никого не осталось. Я поспешил к нему навстречу, обнял его и горячо расцеловал. Имам воспринял мои эмоции спокойно, задумчиво улыбаясь, потом тихо произнес: