Айрис Мердок - Книга и братство

Тамар избавилась от навязчивого чувства вины перед потерянным ребенком. Магия против магии, и она исцелилась, освободилась от адской, как определил ее маг, боли и осталась с болью светлой. Она также перестала беспокоиться о том, рассказала ли Джин Дункану, и рассказал ли Дункан Джин. Единственное, чем та история напоминала о себе, это необычная дрожь, охватывавшая ее всякий раз, когда она видела заварной чайник. Странным эхом недавнего несчастья, поразившим ее, и еще больше священника, было чувство, что она так же, как остальные, как Роуз, как Джерард, как Джин и как, конечно же, Дункан, виновата в смерти Дженкина. Каждый из его друзей мог быть виновен. Тамар, последняя из них, кто видел Дженкина живым, о чем было известно лишь ее духовнику, не могла забыть, что, когда пришла в тот вечер к Дженкину, тот собирался выходить из дому. Если бы она не появилась, тот таинственный звонок не застал бы его. Но больше всего ее угнетала мысль, что она навлекла неизбежную беду на Дженкина. Она вспомнила ужасное удовлетворение, которое получила, «рассказав все» Джин, и, обдав ее своим несчастьем, своей ненавистью, побежала «рассказать все» еще и Дженкину. Но ей не суждено было получить желанное облегчение. Получилось так, как если бы она выплеснула перед ним всю эту мерзкую грязь, и он, приняв ее на себя, стал уязвим для некой силы, может, подлой, может, просто мстительной, которая поразила его вместо нее. Священник, конечно, нашел эту мысль интересной, но негодной, поскольку суеверной; и стойкая скорбь по Дженкину постепенно перестала мучить ее, когда она возвращалась в памяти к тому долгому ожиданию его возвращения. Тамар не верила в причастность к этому Бога или потустороннего мира, и отец Макалистер, который тоже не верил, не донимал ее подобными выдумками. За что он с яростным воодушевлением боролся, так это за ее душу, стремясь внушить ей твердую веру в Христа как Спасителя. Тамар перед посвящением в таинство готовилась дождаться и посмотреть, что это сияющее божественное присутствие сможет сделать для нее потом. Она молилась, не то чтобы обращаясь к нему, но о существовании этой реальности, которая превратила адское страдание в благое и со временем могла бы даже дать ей силы найти взаимопонимание с матерью.

Патрисия испытывала большое удовольствие, рассказывая Роуз о том, как Гидеон спас Вайолет и Тамар.

— Ты хочешь сказать, что Вайолет здесь, у вас, а Тамар возвращается в университет?

— Именно! Гидеон и отец Энгус оба были непреклонны!

Роуз, никогда не слышавшая, чтобы ее приходского священника называли «отцом Энгусом», не могла тут же не почувствовать, что все это сделано в пику Джерарду! Но конечно, это было замечательно.

— Это замечательно! — сказала она. Нывший больной зуб внезапно выстрелил резкой болью, пронзившей нижнюю челюсть. Рука Роуз взметнулась к подбородку, но застыла в двух дюймах от него. — Пат, я должна идти, зуб дико болит.

— Дать аспирин?

Конрад Ломас говорил Тамар, как ужасно он сожалеет, что потерял ее тогда на балу, и теперь она должна ему танец, они должны пойти куда-нибудь, он останется в Лондоне до осени.

Тамар, чуть отступив назад от высокого американца, который склонился над ней, бросила почти кокетливый взгляд в сторону отца Макалистера. Они не пытались подойти друг к другу ближе. Священник с мрачным видом едва заметно повел головой и глазами, показывая на ее мать, как Гидеону тогда в квартире Вайолет.

Фрэнсис Рекилт рассказывал Роуз, что Невилл, которым он восхищался, решил избираться в парламент.

— Он радикал, понимаете, — повторял захмелевший Фрэнсис.

Гидеон делился с Ривом рецептом коктейля:

— Это очень легко, берешь сухое белое вино, мешаешь с горькой настойкой и достаточным количеством рома и белого портвейна и добавляешь побольше мандариновой кожуры.

Вайолет, выпившая немало мандариновой смеси, решила, что пора ей подниматься наверх и опять присоединяться к темной фигуре, ждавшей ее там, — самой себе. Сейчас она стояла одна, прислонясь к стене, и оглядывала сборище с выражением веселого презрения. Леонард Ферфакс, который, конечно, знал «все об этом», почувствовал, что должен подойти и поболтать с ней. Однако его опередил отец Макалистер. Священник развернулся, взмахнув полами черной сутаны, словно только что заметил Вайолет, и направился к ней. Пожал руку и, не отпуская, заговорил. Тамар наблюдала за их разговором. Священник во все их встречи никогда не прикасался к Вайолет, кроме первого их знакомства и во время обряда крещения. Это поразило ее. Она смотрела на его руку, державшую руку матери, и гадала, когда он ее отпустит. Каким красавцем он сегодня выглядит, подумала она, может ведь, когда захочет! Гидеон, глядя поверх плеча Роуз, с которой в тот момент разговаривал, тоже обратил внимание на это затянувшееся рукопожатие и подумал о чувственной привлекательности священника. Он не мог до конца раскусить отца Макалистера — кто он, циничный мошенник, шарлатан, сумасшедший святой или что? Определенно выдающихся способностей человек, думал Гидеон, надо поддерживать с ним отношения, он может быть полезен.

— Роуз, не уходи, хочу поделиться с тобой новым соображением насчет Tamargesellschafl! [92] То есть Общество содействия Тамар (нем.).

— Что-что?

— Я встретился в Нью-Йорке с Джоэлом Ковицем, мы говорили с ним о книге Краймонда, и я подумал, теперь это все позади, так почему бы не организовать сбор денег для Тамар, помогать ей, пока она учится в Оксфорде, и Джоэл сказал, что будет спонсором, она сможет жить на эту стипендию, ей необходимы деньги на путешествие в мир науки, на плавание в Византию… [93] Аллюзия на стихотворение У. Б. Йейтса «Плавание в Византию».

— О, я тоже присоединюсь, — сказала Роуз, — она должна… да… плыть…

Гидеон, счастливый, был неотразим в землянично-розовой рубашке, с коротко подстриженными темными вьющимися волосами, освещенный бронзовым и золотым светом, его по-девичьи свежее лицо сияло здоровьем и молодостью, наманикюренные пальцы то и дело довольно касались слегка раскрасневшихся щек и исключительно гладкого подбородка. Он выглядел не старше своего высокого атлетически сложенного сына.

У дверей послышался неожиданный шум, смех, веселые возгласы. Это появилась Лили Бойн в сопровождении Гулливера Эша. Лили, в темно-синих шелковых брючках и золотистом жакете, объясняла Конраду, а теперь и Гидеону, протолкавшемуся к ней, что да, Гулл вернулся, и он нашел-таки работу, встретил человека.

— О Роуз, дорогая, он вернулся, все теперь хорошо, я так переживала из-за этого, извини, но все теперь в порядке!

Роуз поцеловала ее и, не отпуская ее горячих вцепившихся рук, поцеловала Гулла. Итак, Лили в конце концов дождалась своего мужчину.